Утоли моя печали - Лев Копелев

Но Сталин уже не Генеральный Секретарь. Вместо Политбюро многоголовый Президиум. И всем заправляет Маленков, — он был докладчиком на XIX съезде осенью, — он самый молодой, о нем говорят: «Ненавидит всех евреев».

И мы уже знали, что арестованы жена Молотова, братья Кагановича; о внезапно умершем Мехлисе кто-то сказал: «Вовремя застрелился».

Евгения Васильевна рассказывала: «Теперь уже достоверно известно — Абакумов был арестован и осужден за то, что прошляпил заговор врачей, и даже сам Лаврентий Павлович тогда получил взыскание…»

А может быть, идет наступление каких-то новых темных сил, оттесняющих уже и Сталина?.. Не против них ли были направлены его последние статьи об экономике социализма? Он тогда писал, не называя имен, о людях, не понимающих, что и у нас действуют «объективные законы стоимости». Это утверждение противоречило всему, что раньше утверждалось нашей пропагандой.

Я старался понять причины и смысл новых событий.

Можно было отчетливо представить себе, что делается на Лубянке, в Лефортове, в Сухановке, — как усталые, ожесточенные следователи вымогают, выдавливают, выколачивают признания и показания. А подследственные — недавно еще благополучные, сановные врачи — дуреют от бессонниц, коченеют в карцерах, ослаблены голодом, оглушены бранью, угрозами, измочалены побоями… Все это я представлял себе явственно до жути, до боли.

Но что же происходит там, в Москве, в других городах?.. Что испытывают мои родные, друзья, бывшие товарищи, знакомые?.. Ужас неведения, непонимания теснил еще мучительнее, душил отчаянием

А работа продолжалась как обычно. Мы проверяли разборчивость новых каналов. Шли артикуляционные испытания. Я подсчитывал ошибки в таблицах. Разглядывал, промерял звуковиды, что-то соображал, рассчитывал… Слушал болтовню Валентины. Отвечал на вопросы начальников, Ивана, товарищей… После работы учил офицеров немецкому и английскому. Писал и переписывал страницы будущей чужой диссертации… И каждое утро перед поверкой, подавляя страх, включал репродуктор в тамбуре между юртами, слушал известия, статьи, резолюции митингов, письма рабочих и школьников, артистов, прославляющих героического доктора Лидию Тимашук,[7] требующих «беспощадной расправы». А потом в лаборатории слушал, как Гумер шепотом, а Иван и Валентина вполголоса рассказывали: «Побили в школе… Вытолкали из автобуса… Побили в очереди до полусмерти… Говорят, в больнице делали уколы, заражающие сифилисом… Повесился… Отравилась… Выбросился с пятого этажа… Выгнали с работы… Выгнали из института…»

Вокруг кто искренне возмущался: «Это же почти как у Гитлера было», кто злорадствовал: «За что боролись, на то и напоролись…» И снова и снова одни сочувственно, другие неприязненно спрашивали: почему же все-таки везде и всегда — евреи? И в древности, и в Средние века, и в Новое время? То во Франции Дрейфус, то в России Бейлис, то в Германии полное истребление… А теперь опять у нас «безродные космополиты»… «убийцы в белых халатах»… Почему именно эта нация вызывает столько ненависти, такие гонения?

Как я мог отвечать на эти вопросы, если и сам уже сознавал, что все известные мне объяснения — Лессинга, Маркса, Владимира Соловьева, Ленина, Горького, Фрейда — оказываются недостаточными?

В истории проступает закономерность. Взрывы массовой вражды к евреям происходили во время или после массовых бедствий, социальных кризисов. В средневековой Италии после землетрясения евреев закапывали живьем, во время чумы сжигали. В Испании после разгрома мавританских государств началось жестокое обнищание, которого не облегчали все заморские победы и завоевания. Именно тогда инквизиция стала беспощадно преследовать еретиков, евреев и марранов (крещеных евреев). После жестоких поражений испанской империи у берегов Англии, в Нидерландах и в Германии их окончательно добивали или изгоняли. Это не избавило христианнейшее королевство от бедности и кровавых усобиц в последующие три столетия. Первые погромы в Европе учиняли крестоносцы на пути в Святую землю. На Украине евреев громили восставшие гайдамаки. В Польше массовый антисемитизм распространился после разделов страны. В Германии — после наполеоновских войн. Во Франции дело Дрейфуса было одним из последствий поражения 1870 года… Гитлеровцы повели за собой множество сторонников после кризиса 29–32-го годов…

— Ну и что же? Все это лишь доказывает, что в еврействе заключены какие-то сокровенные зловещие силы — некие ферменты, дрожжи, вызывающие брожение в обществе, микробы, возбуждающие массовые психозы.

— Мистическая чернуха! А когда в Турции резали армян, когда в Америке линчуют негров, когда в Китае в 1900 году убивали всех белых, — какие там ферменты или микробы?.. Нет, просто и там, и здесь дикость, варварство. Такие же, как при Чингисхане, при Тамерлане, при всех древних и полудревних завоевателях, истреблявших целые народы.

— Ну, древность тут ни при чем. Человек всегда был, есть и будет зверем. Только в зоопарках и в цирках иногда приручают хищников, чтоб, как в Писании, «лев с ягненком рядом»… Однажды я видел такое: в небольшом загоне жили кролики — трусливые вегетарианцы-кролики. К ним поместили зайца. На всякий случай все же в отдельной клетке. Ночью они прогрызли деревянные стенки и зайцу все брюхо клочьями вырвали. Так вот и погромщики — это чаще всего — разъяренные кролики. В обычных условиях они — мирные обыватели. А чуть что необычное — голод, война, чума, революция, — рвут в клочья всех, кого принято считать чужаками. В Турции армян, в Германии и в России — евреев, в Америке — негров, в Африке — белых, католики — гугенотов, мусульмане — христиан…

— Так что же, это все — природа? И значит, вообще неизлечимо?

— Не знаю, не знаю. Может быть, когда-нибудь. Но только не при нашей жизни.

Такие рассуждения возмущали мой марксистский рассудок и жестоко язвили мировосприятие, воспитанное заветами человеколюбцев от евангелистов до Короленко. Не мог и не хотел я верить во врожденное зверство людей.

— Гитлер писал в «Майн Кампф», что расизм — закон природы. «Волк не сочетается с медведем, собака с кошкой, щегол с орлом, так как это различия рас, предписанные провидением»… Но различия между человеческими расами и народами нелепо отождествлять с различными видами у животных.

— А почему бы и нет? Ведь Маркс–Энгельс называли человека «животное, изготовляющее орудия труда»… Это я сам учил — сдавал диамат.

— Хреново учил. Чистая двойка! Это еще до них придумал какой-то англичанин — «тулмэйкинг анимал». Маркс и Энгельс только цитировали, хоть и сочувственно, но вовсе не как точное определение. Однако даже если сравнивать людей с животными, то различия между человеческими расами — это не различие между волком и медведем, собакой и кошкой, а между различными породами волков, собак и кошек. Волкодав от пуделя отличается больше, чем швед от бушмена или негр от китайца. Но и среди животных различные породы одного вида сосуществуют и скрещиваются. Зато дерутся между собой и самцы одной стаи из-за самок, из-за пищи, и дерутся не менее зло, чем с чужаками. А человек, как ни мудри, — по Фрейду, или Павлову, или даже по любым расистским теориям — все-таки не животное. «Голос крови» — старая сказка. Но если и допустить некую реальность «голоса крови», то неужели у человека он сильнее, чем голос разума? И к тому же вообще не существует «чистопородных» наций. Только за два последних тысячелетия в Европе смешивались и перемешивались кельты, римляне, эллины, скифы, германцы, славяне, финны, монголы. И у европейских евреев — те же коктейли генов. Нет никаких таинственных дрожжей и микробов. Есть лишь разные виды лжи, и многовековой, и новейшей, и действуют все те же безрассудные, но неопровержимые предрассудки: украдет Иван — говорят: украл Иван; украдет Абрам — говорят: украл еврей.