Моя жизнь. От зависимости к свободе - Нурсултан Абишевич Назарбаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самую оригинальную версию я услышал из уст руководителя ГКЧП, вице-президента Геннадия Янаева. По его словам, Горбачёв знает о принимаемых ими мерах и будто согласен с ними. Более того, якобы сам Горбачёв «благословил» замысел Государственного комитета по чрезвычайному положению. Он даже договорился до того, что ситуация, сделавшая из них «героев – защитников Отечества», не позволяет полностью соблюдать конституционные нормы, но потом Верховный Совет узаконит все это задним числом. Я никогда не был высокого мнения о Янаеве, но не предполагал, что у него хватит наглости на столь беззастенчивое вранье. Что такое могло случиться со здоровьем Горбачёва, который буквально за два дня до этого был здоров? Что могло заставить его отказаться от проекта Союзного договора, который он защищал всей душой?
Бόльшая часть жизни Янаева прошла на комсомольской работе. В этой сфере он работал вместе с Горбачёвым, тесно подружился и сблизился с ним. Сам частенько прикладывался к бутылке. Как-то раз И. Каримов пригласил меня в свой гостиничный номер. Там я и увидел мертвецки пьяного Янаева, спавшего под столом. Позорище. Знавший такого Янаева, я поначалу изумился: «Неужели он оказался человеком, способным на поступок?.. Чужая душа – потемки. Значит, созрел». Но здесь я ошибся, и верным оказалось мое первое впечатление о нем. Недалекость Янаева и иже с ним проявилась на их первой же пресс-конференции. Наглядным символом неспособности таких людей управлять государством стали трясущиеся руки Янаева… Глядя на это, я вспомнил, что в канун его избрания вице-президентом СССР кто-то из депутатов спросил: «Как у вас со здоровьем?» И тогда присутствовавшие были шокированы его ответом: «Жена не жалуется».
В том, что сложилась действительно экстремальная ситуация, я еще больше убедился, когда оперативно собрал руководителей республиканских органов, чтобы обсудить происходящее. Что удивительно, некоторые из них высказались в поддержку ГКЧП. Среди нас были «настоящие коммунисты». Они восприняли ГКЧП как акт защиты Союза. Они призывали меня проявить осторожность, не обвинять провозгласителей чрезвычайного положения.
Однако я не мог не сказать о том, что комитет, который без участия республик создали несколько человек, фактически пренебрегает нашей Декларацией о суверенитете. Говорить так мне позволяли сформировавшиеся в Казахстане политическая стабильность и межнациональное согласие.
В обращении к народу Казахстана я говорил следующее:
«В этот крайне ответственный для страны час я призываю вас к сохранению спокойствия и выдержки. Сейчас это особенно необходимо, поскольку любое эмоциональное, непродуманное действие со стороны каждого из нас может стать началом тяжелейших социальных потрясений.
Я обращаюсь ко всем гражданам, к представителям всех наций и народностей, населяющих нашу многонациональную республику. В эти дни мы должны в полной мере опереться на накопленный веками опыт дружбы между народами, который всегда был для нас основой единства и взаимопонимания.
Я обращаюсь к трудовым коллективам Казахстана. Сейчас очень важно поддерживать высокую сознательность и организованность. Нельзя допустить хаоса в народном хозяйстве. Особая ответственность лежит на сельских тружениках, в чьих руках судьба урожая, продовольственных ресурсов.
Я обращаюсь к представителям всех политических сил и движений республики. Очень важно отрешиться от сиюминутных разногласий, основываясь на здравом смысле, на чувстве ответственности перед народом, не допустить конфронтации.
Я призываю личный состав частей и подразделений Вооруженных сил, КГБ и МВД СССР, дислоцированных на территории Казахстана, к верности конституционным нормам, уважению к правам личности и местным органам власти. Хочу особо подчеркнуть, что чрезвычайное положение на территории Казахстана не вводится, вся полнота власти в соответствии с принятой Декларацией о государственном суверенитете и Конституцией Казахской ССР принадлежит советским органам.
Я подтверждаю приверженность политике укрепления суверенитета республики и принципам демократии, единства нашего Союза, выражаю решимость проводить в жизнь начатые реформы. Глубоко уверен в том, что народ Казахстана проявит высокую сознательность, бдительность и сплоченность».
Отмалчиваться или высказываться по-другому было недопустимо. К тому же в те дни активизировались руководители, которые, созывая людей на экстренные собрания, принялись витийствовать о том, что, дескать, «хватит талдычить о суверенитете, хватит слишком вольно рассуждать о возрождении религии и правах родных языков» и что «такой встряски следовало ожидать». Мы не стали выявлять их имена и фамилии, не составляли списки. Нет смысла обвинять кого-то в том, что в такой смутный период он не преодолел прежние психологические барьеры. Может, многие люди, вконец разочаровавшиеся в этой бестолковой действительности, и на самом деле желали, чтобы произошло хоть какое-нибудь изменение.
В Москве положение обострилось. В город были введены войска. Народ вышел на улицы. Пролилась кровь. Ельцин собрал своих сторонников в Доме правительства, который люди прозвали Белым домом, и перешел к открытому сопротивлению. На улицах появились баррикады. Над страной нависла угроза гражданской войны.
У меня состоялся довольно жесткий разговор с министром обороны СССР Д. Т. Язовым. Я имел на это моральное право. В свое время он был командующим военным округом в Казахстане, много лет жил в Алматы, мы общались семьями. Пользуясь этим, я задал ему вопрос в лоб: «Так как же вы завязли в этом, Дмитрий Тимофеевич? Что вы собираетесь делать теперь?» Как человек военный, он тоже заговорил начистоту: «Ей-богу, не знаю. Связался с этими глупцами. А что вы предлагаете?» Почуяв в нем некоторое замешательство, я усилил натиск: «Вы герой войны, вы отец и дед. И вы собираетесь отдать приказ стрелять в женщин и детей на улицах Москвы? Хотите запятнать руки кровью молодых людей, виноватых только в том, что они стоят напротив Белого дома и защищают президента от штурма?» Язов говорит: «Я ввел танки в Москву, но у меня нет дальнейших приказов». «Забудьте про приказы. Вам следует арестовать людей, которые организовали этот переворот. Но сначала уберите танки из Москвы», – посоветовал я.
Не знаю, то ли подействовали мои слова, то ли другие причины, но спустя минут двадцать позвонил его помощник и сообщил, что танки, направленные к Белому дому, остановлены. После этого я позвонил Янаеву. Сказал ему, что созданный ими комитет противоречит Конституции, да и принятое постановление не соответствует закону. Он согласился со мной. «Да, есть такие проблемы, но обстановка вынуждает поступать так», – сказал он. Затем снова подтвердил, что Горбачёв знает обо всем. Я сказал, что, если надо, прилечу в Москву, могу выступить посредником между Чрезвычайным комитетом и Верховным Советом. Он обрадовался. Но меня отговорил Ельцин. «Нурсултан,
