История русской церкви (Том 8) - Митрополит Макарий

Между тем как Вселенский патриарх устроял в Вильне дела Литовской митрополии, король Сигизмунд III совершил с своей стороны для той же цели такое действие, которое не могло не порадовать сердце первосвятителя. Мы видели, что еще в июне 1588 г. Иеремия, переезжая через Вильну, благословил православных ее жителей учредить при виленском Свято-Троицком монастыре братство с училищем и типографиею и сделал свои распоряжения для ограждения и процветания братства на будущее время. Но вот прошел год, а братство доселе не имело утверждения от своего короля. Теперь, 21 июля, король пожаловал православным виленским гражданам свою грамоту, которою не только утверждал навсегда Свято-Троицкое братство, его устав, школу, типографию и все сделанные в братстве патриархом распоряжения, но еще приказывал, чтобы никакой уряд, трибунальский, гродский, земский, не возбранял желающим делать пожертвования на братство движимым и недвижимым имуществом, чтобы по всем внутренним делам своим, несогласиям, обидам новое братство судилось собственным судом без всякого вмешательства властей духовных и светских, а по делам с сторонними лицами подлежало непосредственно суду самого короля и чтобы дом братства был свободен от всяких постоев и других городских и земских повинностей.

Из Вильны патриарх отправился, сопровождаемый митрополитом и епископами, в Супрасльский монастырь, где низложил настоятеля архимандрита Тимофея Злобу, оказавшегося виновным в убийстве, а к 6 августа прибыл в Брест. Здесь на праздник Преображения Господня торжественно совершил литургию, на которой посвятил епископа Луцкого и Острожского Кирилла Терлецкого в сан своего экзарха, и в тот же день издал к митрополиту, епископам и всему литовскому духовенству следующую грамоту: "Объявляем вам, что, усматривая настоятельную потребность в том, чтобы паства стада Христова умножалась, а ленивые пастыри были побуждаемы к славословию Божию и навыкали доброму строению церковному, и избрав для сего мужа разумного, духовного и искусного, сына нашего смирения Кирилла Терлецкого, епископа Луцкого и Острожского, мы даем его вам от себя экзархом, что зовется по-латыни кардиналом, и благословили его соборне как наместника нашего советоваться с вами во всем, и церковный сан украшать благолепно всякими добрыми правами, а небрегущих, и студных, и бесчинных строителей вразумлять, подкреплять и властию нашею запрещать и низлагать невозбранно. Ваша любовь, все вместе признавайте его за большего честию между вами, как нас самих, считайте его уполномоченным на устроение церковное, принимайте от него наставления и мудрствуйте смиренно, имея попечение о Церкви и ее чадах". Грамота эта подписана кроме патриарха митрополитом Киевским Михаилом и епископами: Владимирским Мелетием Хрептовичем, Пинским Леонтием Пельчицким, Холмским Дионисием Збируйским и Львовским Гедеоном Балабаном. Недоставало только двух владык: Полоцкого Афанасия Терлецкого и Перемышльского Арсения Брылинского, которые, вероятно, по старости и болезням не могли явиться к патриарху и, как увидим, скоро потом скончались. Таким образом, если в Вильне патриарх поставил митрополита и не мог не поставить как избранного королем, то в Бресте поставил своего экзарха, избранного по своему личному усмотрению, и облек его властию даже большею, нежели митрополита. Это была новая должность в Западнорусской Церкви, никогда прежде не существовавшая (доселе только по временам приходили к нам патриаршие экзархи), и учреждением ее патриарх открыто выразил свое недоверие к митрополиту Михаилу, потому что как бы отнял у него высшую власть над его митрополиею и передал своему экзарху. Последнее самым наглядным образом подтвердилось в тот же день: патриарх дал на имя Кирилла Терлецкого ту самую грамоту, которую в Вильне дал было на имя митрополита, и что прежде поручал митрополиту, то теперь возложил на своего экзарха, именно, чтобы он в Литовской митрополии, как парафии Цареградского патриарха, нс дозволял приходящим из стран Востока духовным лицам литургисать и совершать какие-либо другие церковные дела, а противящихся отлучал именем патриарха от Церкви и предавал анафеме. В грамоте Кириллу, почти дословно сходной с данною прежде на имя митрополита, патриарх прибавил следующие замечательные слова: "Дозирая всякие чины между духовными и светскими в парафии нашей, мы обрели между ними великие раздоры, заблуждения и несогласия". На Кирилла, если только не предположить здесь со стороны его каких-либо тайных происков, мог пасть выбор патриарха потому, что Кирилл казался более других способным для такой высокой должности в Церкви: до поступления на архиерейскую кафедру он был протоиереем в Пинске и, следовательно, членом епархиального крылоса капитулы и мог на практике познакомиться с законами духовного управления и суда и приобресть опытность в делах церковных, тогда как прочие тогдашние владыки взяты были на святительские кафедры прямо из светских людей или из монастырской кельи, как митрополит Рагоза. Во всяком случае учреждение новой должности экзарха в Литовской митрополии с такою властию, оскорбительное для местного митрополита, не могло обещать ничего доброго и для всей митрополии - трудно понять поступок патриарха.

Из Бреста переехал патриарх в Замостье к вельможному пану Замойскому, канцлеру Польши, у которого гостил и прежде, когда ехал в Москву. Сюда прибыли три епископа: Владимирский, Луцкий и Львовский. Патриарх подверг их своему духовному суду и, как сам выражается, "во всем по чину искусивши их, отпустил с миром, прощенных и благословенных". Но Гедеон Львовский остался при патриархе и начал рассказывать ему разные недостойные вещи про Луцкого владыку Кирилла Терлецкого и подкладать для подписи патриарха листы против Кирилла, тогда как прежде, пока Кирилл находился здесь лично, ничего не говорил на него, а обращался с ним любезно и во всем по-братски с ним соглашался. Это возбудило в патриархе подозрение, он увидел в Гедеоне клеветника, действующего по зависти и злобе, и 14 августа издал грамоту на имя Кирилла, который, вероятно проведав о кознях Гедеона, поспешил возвратиться в Замостье, чтобы их расстроить. В грамоте патриарх, сказав об этих кознях, объявлял, что если он по неведению подписал какие-либо листы против епископа Луцкого, обманутый Гедеоном - так как не знал языка русского и славянского, - то листы эти считать недействительными и подложными; если бы даже и на будущее время кто-либо стал показывать листы его против того же епископа, то и все те листы считать неподлинными и недействительными. Ибо он, патриарх, "отпустил от себя отца Кирилла на Луцкую епархию прощенным и благословенным до живота его" и еще, находя его мужем искусным и во всех действиях, по правилам святых отцов, скорым и сведущим, сделал его "старейшиною" над всеми епископами, или экзархом, и дал ему, как своему наместнику, власть исправлять всех епископов, надзирать за ними, а негодных низвергать. Нельзя не подивиться действиям патриарха: он на слово верит епископу Гедеону и подписывает несколько грамот против Кирилла Терлецкого, верит потом на слово Кириллу и издает грамоту в пользу его и против Гедеона - чем объяснить такие действия? В то же время Гедеон пытался повредить пред патриархом и львовскому церковному братству, против которого имел давнюю вражду. Патриарх знал об этой вражде еще в Царьграде и даже, как мы упоминали, угрожал Гедеону отлучением, если он не перестанет вредить братству. Но вражда не прекращалась. Добиваясь отнять у братства оба его монастыря, Онуфриевский и Уневский, Гедеон пригласил к себе игумена Симеона и уговорил его и находившегося при нем монаха внести в львовские городские книги запись, будто они от имени всей братии передают права на Онуфриевский монастырь епископу Гедеону. Но иноки и львовское братство, как только узнали об этом, протестовали; братство не пустило Гедеона в монастырь, а родственников его, покушавшихся занять монастырь силою, отразило оружием. Гедеон обратился с жалобою к патриарху во время пребывания его в Замостье и успел выпросить у него грамоту, которою старшие братчики, Иван Красовский, Юрий и Иван Косьмичи-Рогатины, отлучались от Церкви за то, что защищали Онуфриевский монастырь оружием, а еще прежде сбросили с церковной кафедры священника, присланного местным епископом. Недолго, однако ж, пришлось торжествовать Гедеону: братчики явились к патриарху, объяснили ему, как все происходило, и он в 26 день августа отменил свое прежнее распоряжение и обещался рассмотреть подробно спорное дело об Онуфриевском монастыре.

Между тем прошло еще более двух месяцев: патриарх собирался уже оставить Литовскую митрополию, и к нему съехались митрополит и пять епископов (вероятно, кроме Полоцкого и Перемышльского, как было и в Бресте), чтобы проститься с ним и принять его благословение. С ними-то, находясь уже в Тарнополе, патриарх и рассмотрел дело об Онуфриевском монастыре и вообще о пререканиях между Гедеоном и братством, выслушав при этом в защиту братства речь на греческом языке, которую говорил учитель братской школы Кирилл. Собор решил, что братство не должно подлежать власти Львовского епископа, имеет право управлять Онуфриевским монастырем, который издавна признается ставропигиальным и, следовательно, независимым от местного епископа, избирать для своей церкви священников, равно как и удалять их, исключать из среды своей неспокойных членов, содержать школу и типографию и обязано вспомоществовать бедным ученикам своей школы. Решение это подписано было патриархом, митрополитом и пятью епископами 13 ноября 1589 г. в городе Каменец-Подольске. Тогда же патриарх пожаловал львовскому братству новую свою грамоту, в которой подтвердил все предоставленные ему права и устав и вновь оградил их анафемою против всяких покушений со стороны местного епископа и других лиц и, кроме того, определил, чтобы во Львове, кроме братского училища, не открывалось никакой другой общественной школы для православных детей и чтобы родители, если пожелают иметь для своих детей особого дидаскала, не допускали обучаться с ними сторонних детей, а приходские священники имели каждый при своей церкви только по одному или по два ученика "для послуги". В том же ноябре месяце, хотя неизвестно, какого числа и в каком месте, Иеремия издал окружную грамоту ко всему духовенству и мирянам Западнорусской Церкви. В грамоте первосвятитель говорил, что в числе других уклонений, какие заметил он в Литовской своей епархии, находятся и три следующие: первое - приношение пасхи в церковь на праздник Воскресения Христова, второе - приношение в церковь на второй день праздника Рождества Христова хлебного печения как бы в честь болезней рождения Пресвятой Богородицы, что нечестиво и запрещено 79-м правилом Шестого Вселенского Собора; третье - празднование некоторыми пятницы и непразднование воскресного дня. Патриарх учил признавать пасхи, приносимые в церковь, за простой хлеб, а не за святой, как думали некоторые, и строго запрещал под угрозою проклятия делать хлебное приношение будто бы в честь Богоматери на второй день праздника Рождества Христова и праздновать пятницу вместо воскресного дня. Этим, сколько доселе достоверно известно, окончились действия и распоряжения патриарха Иеремии в Западнорусской Церкви. ГаДательно можно прибавить еще то, что патриарх, когда находился в Замостье или уже по выезде оттуда, пожаловал Владимирскому епископу Мелетию Хрептовичу звание протофрония (первопрестольника) между литовскими епископами, т. е. дал ему право считаться между ними первым по кафедре после митрополита, - то вожделенное право, из-за которого прежде не раз поднимали спор Владимирские владыки с Полоцким и всегда должны были уступать последнему. Теперь Мелетий, может быть пользуясь отсутствием Полоцкого владыки Афанасия, которого почему-то ни разу не видим при патриархе, выпросил себе это право, и хотя в Бресте под грамотою 6 августа еще не подписался протофронием, но по отъезде патриарха уже подписывался этим именем, как потом подписывался и его преемник.