Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Георгий Иосифович Чернявский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Николаевский не прошел мимо разрыва между Потресовым и Плехановым, происшедшего после первой российской революции, когда основоположник российской социал-демократии неожиданно пошел на союз с большевиками в качестве руководителя группы так называемых «меньшевиков-партийцев» и фактически порвал с официальным меньшевизмом. Плеханов стал наклеивать на Потресова всяческие ярлыки, называя его бернштейнианцем, идущим в «болото теоретического оппортунизма».
Оценивая взгляды Потресова в годы Первой мировой войны, биографический очерк концентрирует внимание на том, как постепенно формулировалась Потресовым теория революционного оборончества без гражданского перемирия, основанная на том, что с точки зрения интересов мирового развития поражение Германии и ее союзников открывает лучшие перспективы социалистического преобразования общества, нежели поражение стран Антанты.
Отношение Потресова к Февральской революции, а затем и к большевистскому государственному перевороту в октябре 1917 г. определялось его общей позицией:
«Революция должна была носить общедемократический характер: создание предпосылок гражданственности для всех без исключения слоев народа, – причем эта цель обязательно должна была быть достигнута такими путями, чтобы дело обороны страны не только не пострадало, а, наоборот, было бы поднято на более высокую по сравнению с прежним высоту»[617].
В условиях, когда в самом конце 1917 г. в руководстве меньшевистской партии возобладала группа интернационалистов, готовых на определенных условиях сотрудничать с большевистскими властями, Потресов со своими немногочисленными сторонниками вынужден был пойти на организационный разрыв с партией. На декабрьском партийном съезде 1917 г. он выступил с последней политической речью, рисуя пагубные последствия мира с Германией, чреватого порабощением России. Один слушатель назвал его в связи с этим выступлением библейским пророком.
В 1918–1919 гг. Потресов жил в Петрограде нелегально. Затем он был арестован петроградской ЧК. Проведя в заключении несколько месяцев, он, по словам Николаевского, вышел из тюрьмы «совсем надломленным человеком»[618]. Тяжелобольной (туберкулез позвоночника, острое белокровие), он был, наконец, в 1925 г. отпущен советскими властями за границу. Он был прикован к постели, писал на специальной, прикрепленной к кровати доске, но превозмогал болезни и стремился продолжать работать. Однако попытки включиться в деятельность эмигрантской меньшевистской организации не привели к успеху. За рубежом Потресов оказался почти в полной изоляции. Результатом трезвых размышлений было появление последнего труда Потресова – «В плену иллюзий: Мой спор с официальным меньшевизмом».
О последних днях Потресова в заключение биографического очерка написано сдержанно, но ярко и убедительно: «Болел он тяжело, но молча, без жалоб, несколько даже сурово. Умирал, как и жил, «в мундире», застегнутом на все пуговицы, силой воли преодолевая подтачивающее влияние болезни»[619].
Анализ жизни и деятельности Потресова, предпринятый Николаевским, был в то же время серьезным углубленным исследованием истории меньшевизма, его моральной силы и политической слабости, его поражения в России и постепенного умирания за ее рубежами. Это была работа историческая и в то же время обобщающая, позволяющая вдумчивому читателю в свете новых фактов и оценок заново и непредвзято рассмотреть пути развития российского социал-демократического движения[620].
Николаевский занимался и историей меньшевистской партии после октября 1917 г. В Париже он написал два обширных очерка – «РСДРП (меньшевики) за время с декабря 1917 по июль 1918» и «Меньшевики в период военного коммунизма (1918–1921 гг.)». Первый из этих очерков обозначен второй половиной 1935 г.; второй даты не имеет, но находится среди бумаг второй половины 30-х годов[621]. Это была первая попытка научного анализа эволюции меньшевистских организаций и причин того, почему они потерпели тяжкое поражение в политической борьбе с постреволюционным большевизмом. Правда, изложение носило в основном фактологический характер, но сама логика анализа позволяла установить, что в основе судьбы меньшевистского движения лежал заколдованный круг противоречий. С одной стороны, меньшевики взяли курс на «демократический социализм» и мирные способы противостояния большевизму. С другой – столкнулись с беспощадной диктатурой сторонников Ленина. Отказаться от своих принципов меньшевистская партия не могла, в противном случае она просто перестала бы существовать. Но и при сохранении своего курса она через несколько лет прекратила существование. Таковы были горькие уроки, вытекавшие из рассказа Николаевского.
Во Франции продолжались встречи с очевидцами революционных событий, причем самой разнообразной политической ориентации и окраски. Как-то Николаевский установил связь даже с находившимся в Париже бывшим известным большевистским деятелем полуанархистского и истерического толка Григорием Мясниковым – в свое время убившим великого князя Михаила Александровича. В советские годы Мясников был одним из лидеров рабочей оппозиции в РКП(б); под угрозой ареста бежал за рубеж и жил в Париже по фальшивому паспорту. На какие только хитрости не шел Николаевский, чтобы встретиться с ним и разговорить его! В конце концов Мясников все-таки рассказал Николаевскому, что именно его толкнуло на убийство великого князя. Оказалось – знакомство со стихотворением A.C. Пушкина «Кинжал». Гулю, который захотел также повидаться с убийцей-авантюристом, Николаевский ответил, что это совершенно невозможно, так как тот боится каких бы то ни было контактов и с Николаевским встречался только потому, что знал его еще по России[622].
Против «Протоколов сионских мудрецов»
Научные и политологические интересы, а в еще большей степени беспокойство по поводу ухудшавшейся ситуации на Европейском континенте в связи с агрессивными планами нацистской Германии и ее перевооружением заставляли Николаевского задумываться о подлинно широком фронте демократических сил. Он рассуждал не о том показном и фиктивном единстве, которое по указанию из Москвы провозглашали коммунисты под видом Народного фронта, чтобы использовать его исключительно для укрепления своих политических позиций в Европе, а о союзе подлинно равноправном и честном. Очевидец вспоминал, как однажды Николаевский вместе с ним побывал в одной из парижских церквей в ночь под Рождество. Посреди проповеди собеседник услышал, как Борис Иванович прошептал ему: «А что, согласны вы на союз с католической церковью против Гитлера?» – и затем пояснил, что наиболее эффективным было бы объединение против германских нацистов всех тех, кто верит в Десять заповедей Моисея[623].
В середине 30-х годов Николаевский вместе со своими коллегами занялся еще одной проблемой, которая представлялась ему весьма актуальной и небезопасной. Речь шла о «Протоколах сионских мудрецов». Проблемой антисемитизма в истории и политике Николаевский интересовался и ранее. И это было неудивительно, ибо вся новая история России и история российского социалистического движения была неразрывно связана с еврейским вопросом, начиная с черты оседлости, погромной деятельности
