Джеральд Даррелл. Путешествие В Эдвенчер - Дуглас Боттинг

Письмо от пятнадцатилетней болгарки Елены написано более грамот­но. «Вы очень популярны среди нашей молодежи, — писала она. — Боль­ше всего мне нравятся «Три билета до Эдвенчер» и «Под пологом пьяного леса». Я очень люблю зверей и страшно жалею, что в моем доме слишком мало места даже для домашних животных. Но у меня есть губка. Ее зовут Клавдий. Он живет в банке и питается только морской солью. У него есть четыре / пять детей. Губка, бедная губка…»

Критики встретили книгу Даррелла с огромным энтузиазмом, причем в этом английские критики не отличались от своих американских коллег. Все соглашались с тем, что «Гончие Бафута» — лучшая книга Джеральда. Это лучшая книга об Африке, лучшая книга о животных, лучшая книга о путешествиях, лучшая книга обо всем на свете. «Книги редко доставляют мне такое наслаждение, — писал романист Джеймс Хэнли. — Обаяние, юмор, острая наблюдательность делают автора «настоящим фавном, мох­натым созданием, обладающим исключительным обаянием». И еще в книге был Фон.

Этот африканский пьяница — источник постоянных хлопот для поли­тически корректных африканских националистов будущего — проходит через всю книгу, как чернокожий Фальстаф. «Любитель джина король Ба­фута — это замечательный персонаж», — писал критик из журнала «Тайм энд Тайд», а другой журналист замечал: «Я рад, что в нем сошлись воедино Агамемнон и сэр Тикеджи Рао III и что нашелся поэт, который обеспечил ему бессмертие». Нью-йоркская газета «Сатердей ревью оф литератче» под­хватывает: «Мистер Даррелл, способный выпить не меньше любого частно­го детектива, присоединился к Фону в его поистине лукулловых трапезах, способных вызвать глубочайшее уважение. Во время этих алкогольных возлияний мистер Даррелл сумел запомнить и воспроизвести самые заме­чательные беседы и глубоко проникнуть в душу африканского короля. Глу­бина и достоверность изображения делают образ Фона интересным, проти­воречивым и трогательным».

Но не все было так безоблачно. В мире появился интерес к проблеме отношений животных и зоопарков, колонии и метрополий. Некоторые критики были удивлены тем, что в своей книге Даррелл не коснулся ни од­ного из этих вопросов. «Он пытается обойтись без объяснений, — писал критик из «Спектейтора». — Он не выносит моральных суждений. Он пол­ностью сосредоточен на частностях». Более того, у него «нет рекомендаций относительно будущего Черного континента», он убежден, что «чем меньше животное, тем ему будет лучше в зоопарке». Дэвид Эттенборо отмечал, что в книге полностью отсутствуют проблемы и трагедии, неизбежные в любой звероловской экспедиции. Из Америки пришло сообщение о том, что книга не понравится «любящим тетушкам Эммам». В своей книге Джеральд не смог обойтись без описаний туалетных привычек своих питомцев, а также смело обсуждал вопросы сексуального поведения обезьян. «И разумеется, мы не можем одобрить пьянство. А о нем говорится на каждой второй стра­нице».

К этому моменту Джеральд уже понял, что превратился в обществен­ное достояние. Он решил, что настало время изменить свою жизнь и пред­стать перед миром в более приемлемой форме. Смущенный тем, что газеты называют его «ученым», он укрепил свои образовательные позиции для об­ложек книг и критических статей. Теперь он утверждал, что получил обра­зование во Франции, Швейцарии, Италии, Греции и Англии до войны, а во время войны занимался исследованиями в области сельского хозяйства и экологии.

Имея за плечами три опубликованных бестселлера и два в запасе («Под пологом пьяного леса» и «Новый Ной»), Джеральд добился признания и из­вестности. Известность его была так велика, что Лоуренс писал Генри Миллеру, что Джеральд стал «более знаменитым писателем, чем все мы, вместе взятые», хотя он по-прежнему остается «совершенно не испорчен­ным своей славой и точно таким же, как раньше». Впервые заветная мечта Джеральда иметь собственный зоопарк начала приобретать реальные очер­тания, хотя позволить себе настоящий большой зоопарк он никак не мог. Чем серьезнее он задумывался над реализацией своей мечты, тем сильнее беспокоились друзья и члены семьи. «Но зачем тебе нужен зоопарк? — спрашивали они. — Почему не кондитерская фабрика, не сад, не ферма — словом, почему бы тебе не купить что-нибудь безопасное и респектабель­ное?»

«Во-первых, — позднее писал Джеральд, — я никогда не хотел быть респектабельным. Во-вторых, я не думаю, что желание иметь собственный зоопарк является чересчур эксцентричным. Для меня это совершенно есте­ственно. Я всегда интересовался теми, кто живет на этой планете рядом со мной, и всегда хотел жить по соседству с ними, чтобы иметь возможность наблюдать и учиться у них. А что может быть лучше для такой цели, как не собственный зоопарк?»

Теперь мечта Джеральда стала выходить за обычные пределы. Он стал буквально одержим этой идеей, которая была заложена в него генетиче­ски. Он инстинктивно понял собственное предназначение. Его не волнова­ло, сочтут ли его эксцентричным или нет. Еще меньше беспокоил его тита­нический труд. «В те счастливые дни, — вспоминал он, — я не представ­лял, сколько денег и тяжелого труда потребуется для того, чтобы воплотить мою мечту в реальность».

Но где, когда и как это сделать? Обдумывая свой проект, Джеральд ре­шился обратиться за советом к троим выдающимся натуралистам стра­ны — к биологу Джулиану Хаксли, генеральному директору ЮНЕСКО Пи­теру Скотту, основателю Фонда в Слимбридже, и Джеймсу Фишеру, из­вестному британскому орнитологу и лектору по вопросам естественной истории. Джеральд также посетил Жана Делакура, «самого невероятного орнитолога в мире», который собрал замечательную коллекцию птиц во Франции. «Жан дал мне множество полезных советов, — писал Дже­ральд. — Советы человека, обладающего таким огромным опытом, оказа­лись для меня бесценными». В конце беседы Джеральд спросил у великого ученого, есть ли надежда для этого мира. Делакур на мгновение задумался, а потом ответил: «Да. Надежда есть — если мы признаем каннибализм».

24 октября 1954 года, через несколько дней после выхода «Гончих Ба­фута», Джеральд писал Лоуренсу о своем замысле:

«Я хочу рассказать тебе о моей идее, в исполнении которой мне понадо­бится твоя помощь и поддержка. Полагаю, что сейчас я вполне могу попы­таться сделать то, о чем мечтал долгие годы. Не сомневаюсь, что мои пла­ны покажутся тебе безумными и пустыми. Я хочу создать фонд или орга­низацию со штаб-квартирой где-нибудь в Вест-Индии, чтобы разводить в неволе тех животных, которые находятся на грани исчезновения и которые не смогут сохраниться без помощи человека. Я всегда считал, что это слишком смелая мечта, чтобы ее можно было воплотить в жизнь, но, встретившись с Джоном Хаксли (написавшим мне очень милое письмо по поводу «Ковчега»), я изложил ему свои соображения, и он согласился с тем, что это замечательная и очень нужная идея. Но, как он справедливо заметил, даже если все зоологи мира поддержат меня, лишь немногие смо­гут поддержать меня финансово. Я пишу тебе, чтобы спросить, не знаешь ли ты какого-нибудь богатого человека?.. Я могу предоставить ряд реко­мендаций от известных ученых, в том числе от двух знаменитостей. К со­жалению, в наше время известность в научном мире не приносит налич­ных».