Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева - Владислав Зубок

Среди военных сопротивление соглашениям с США было также велико, и тут генсеку понадобилось употребить все свое влияние. К середине апреля явная обструкция Министерства обороны вынудила Владимира Семенова, руководителя делегации на переговорах по ограничению стратегических вооружений, обратиться за помощью к Брежневу. На заседании Совета обороны в мае 1972 г. Леонид Ильич отказался от привычной деликатности и заговорил на повышенных тонах. По свидетельству очевидца, он, уже на взводе, спросил у Гречко: «Ну, хорошо, мы не пойдем ни на какие уступки. И соглашения не будет. Развернется дальнейшая гонка ядерных вооружений. А можете вы мне как главнокомандующему Вооруженными силами страны дать здесь твердую гарантию, что в случае такого поворота событий мы непременно обгоним США и соотношение сил между нами станет более выгодным для нас, чем оно есть сейчас?» Такой гарантии никто из присутствующих дать не решился. «Так в чем же дело? — спросил Брежнев. — Почему мы должны продолжать истощать нашу экономику, непрерывно наращивать военные расходы?» Сопротивление военных было сломлено, и они, скрепя сердце, сняли свои возражения против соглашений по вооружениям. Во время встречи с Никсоном глава Военно-промышленной комиссии Леонид Смирнов сыграл конструктивную роль в поиске компромиссных решений. Гречко пришлось с ними смириться, хотя его сопротивление переговорному процессу с американцами продолжалось{838}.

В довершение всего Брежнев задумал созвать закрытое пленарное заседание ЦК КПСС и обратиться к пленуму с просьбой поддержать его решение встретиться с Никсоном. Эти дни перед началом пленума и во время его проведения, когда до предполагаемого прибытия Никсона оставалось меньше недели, оказались, возможно, самыми мучительными в жизни Брежнева со времени Чехословацкого кризиса. Напряженности добавляла и неуверенность в том, будет ли в Бонне ратифицирован Московский договор. Александров-Агентов вспоминает «атмосферу сконцентрированной напряженности» на даче Брежнева, где работали Громыко, Пономарев и небольшая группа референтов. «Леонид Ильич был в эти дни как ходячий клубок нервов, то выскакивал из зала, где шла работа, то возвращался, выкуривая сигарету за сигаретой»{839}. Поражало то, что генсек, несмотря на облеченность громадной властью, продолжал чувствовать себя крайне уязвимым, был неуверен в исходе дела и нервным до истощения. В этом был весь Брежнев. Киссинджер во время своих первых закрытых переговоров с Брежневым заметил в нем «неловкое и довольно трогательное сочетание некой незащищенности и ранимости, что никак не соответствует его самоуверенному характеру. В этом личностные качества Брежнева и Никсона совпадали»{840}.

И снова удача улыбнулась Брежневу. На пленуме Косыгин, Громыко, Суслов и Андропов решительно высказались за разрядку с Соединенными Штатами. Это событие означало для Брежнева большую победу{841}. Теперь он мог благополучно принять мантию миротворца, не опасаясь за свои тылы. Когда Никсон 22 мая прибыл для переговоров в Кремль, Брежнев неожиданно увлек его в свой кабинет (где некогда работал Сталин) для того, чтобы побеседовать с глазу на глаз. Подгорный и Косыгин, как и Киссинджер, остались за дверями, негодуя и недоумевая. Как считает советский переводчик Виктор Суходрев, единственный свидетель того, что происходило за закрытыми дверями, эта встреча стала поворотным моментом в советско-американской разрядке, когда Брежнев взял на себя ответственность за этот процесс. Во время беседы Брежнев поднял вопрос о том, смогут ли Соединенные Штаты и Советский Союз достичь соглашения о неприменении ядерного оружия друг против друга. Такое антиядерное соглашение могло, по его мнению, создать здоровую основу для устойчивого мира во всем мире. В этом предложении проявились пределы брежневского видения проблемы, его наивность в отношении намерений США. По его представлениям, суть холодной войны сводилась к взаимному страху ядерного конфликта. Более того, генсек полагал, что одного соглашения между руководителями государств будет достаточно, чтобы развеять этот страх. В то же время Брежнев продемонстрировал силу своей веры в разрядку. Как утверждают люди из его бывшего окружения, идея разрядки не возникла из документов, подготовленных МИД, не была сформулирована в циркулярах Громыко — она шла от самого сердца генсека{842}.

Важнейшей частью этой встречи стало предложение Брежнева установить с президентом Соединенных Штатов личные взаимоотношения и решать все вопросы через доверительную переписку. Никсон охотно согласился, напомнив Брежневу об особых отношениях между Рузвельтом и Сталиным во время войны. Брежнев пошел на этот шаг за спиной членов Политбюро. В человеческих отношениях впечатление от первой встречи нередко играет большую роль, чем ее содержание. В случае с Брежневым так оно и было. Два года спустя посланец Белого дома в Москву Аверелл Гарриман записал высказывание генсека: «Возможно, большинство американцев не осознают важности тех первых минут нашей беседы с президентом Никсоном в 1972 году, которые имели решающее значение. Президент сказал: "Я знаю, что вы преданы своей системе, а мы преданы нашей. Давайте отложим этот вопрос в сторону и выстроим хорошие отношения, несмотря на эту разницу в системах". Брежнев сказал, что он протянул президенту руку в знак дружбы и согласился, что никакого вмешательства во внутренние дела друг друга не будет и две страны будут сосуществовать мирно. На этой основе и были достигнуты целый ряд политических и экономических соглашений»{843}.

Как вспоминает Суходрев, Брежнев неоднократно повторял эти слова в узком кругу. Сильное впечатление на Генсека произвело и то, что президент США был готов оставить в стороне стратегические и тактические разногласия и говорить о том, как улучшить советско-американские отношения{844}. В собственных глазах и глазах своего окружения Брежнев стал партнером, чуть ли не другом президента США. Это впечатление возвышало Брежнева над всеми его коллегами и соперниками. В мировой дипломатии он занял место, которого до него добился в Советском Союзе лишь Сталин. Разрядка стала личным проектом Брежнева, и он намеревался продвигать ее дальше. 

Разрядка без Брежнева?

Если внимательно присмотреться к причинам возникновения разрядки, то обнаружится, что резкий ее подъем в 1970-1972 гг. не являлся чем-то неизбежным или предопределенным. Разумеется, идея разрядки приобрела политическую легитимность в США и СССР во многом в результате безудержной гонки вооружений, когда для многих стало очевидным, что продолжать множить ракеты с ядерными боеголовками бессмысленно, так как это не даст преимущества ни одной из сторон. Наиболее приемлемым для той и другой стороны выходом из сложившейся ситуации был процесс добровольного взаимного ограничения вооружений — это отвечало интересам обеих сверхдержав. Такова была рациональная основа разрядки, и эксперты извели тонны бумаги на обоснование этого подхода. И все же нельзя с уверенностью заключить, что одни лишь экономические издержки гонки вооружений или же только угроза ядерной войны вынудили государственных деятелей искать примирения на исходе 1960-х — в начале 1970-х гг. Считать, что страх перед риском ядерной войны был самодостаточным фактором — все равно, что отменять гонку «Формула-1» или ралли Париж — Дакар из-за страха, что кто-то из участников может в них случайно погибнуть. Иными словами, нельзя задним числом приписывать руководителям сверхдержав здравомыслие и мудрость, которыми они не обладали.

Верно и то, что советское политическое руководство ощущало сильную потребность вдохнуть новую жизнь в экономику страны, чтобы она могла производить «и пушки, и масло». Советский Союз отчаянно нуждался в твердой валюте и западных технологиях. Разрядка могла помочь советской экономике решить ее проблемы{845}. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что проблемы экономики, стратегические расчеты или забота о сохранении ядерного паритета имели меньший вес в спорах, которые велись в Кремле, чем можно было бы ожидать. Их влияние на смену советского внешнеполитического курса в сторону разрядки было важным, но не решающим. Почти у каждого из членов Политбюро, секретарей ЦК и военачальников, в их числе Косыгин, Суслов, Подгорный, Шелест, Устинов и Гречко, имелись серьезные сомнения по поводу разрядки с Соединенными Штатами. Андропову и Громыко на начальном этапе не хватало влияния и политической воли, чтобы ради идеи переговоров с- Западом рисковать собственным положением. И только личное участие Брежнева, его глубокий интерес к международным делам, а также его способность добиваться «единодушной» поддержки нового международного курса в политической элите оказались наиболее важными факторами, обеспечившими с советской стороны развитие разрядки в период с 1968 по 1972 г.