Регина - Елена Домогалова

— Что такое ты несёшь? Разве ты или Катрин, или Филипп можете меня погубить?

— Мы все слишком сильно тебя любим. И все хотят, чтобы ты принадлежала кому-то одному. Полностью. До конца. Разве ты сама этого не замечала? Каждый будет отрывать для себя по кусочку и что тогда от тебя останется?

— Ну, тогда попроси моей руки и увези далеко-далеко за море.

— Боюсь, не успею.

Девушка вскинула на друга встревоженные глаза.

— Мне самому завтра придётся уехать. После этой истории с веером я попал в немилость. Король не жалеет меня более видеть и мне предложили вернуться в Бургундию. Мне очень жаль, но это наша с тобой последняя встреча. Утром меня уже не должно быть в Париже.

Регина тихо ахнула:

— И ты! Сначала Филипп, потом Луи, теперь и ты. Скоро я останусь совсем одна! Милый герцог, ну, неужели совсем ничего нельзя сделать?

Анн молча покачал головой.

— Друг мой, прости меня! Это я одна во всём виновата! Я не могла не знать, что подставляю тебя под удар, но жажда мести ослепила меня, я перестала думать о других. Клянусь, я сделаю всё возможное, чтобы в ближайшее время ты вернулся в Париж!

Герцог грустно улыбнулся:

— Не стоит. Поверь, Регина, я не так уж сильно расстроен всем этим. Единственное, что в последнее время привлекает меня здесь — это твоя дружба. Но коль уж я не могу появляться в Лувре, то тебе-то ничто не мешает изредка навещать своего друга в его скромном поместье. Кстати, по случаю моего отъезда неплохо было бы закатить прощальную пирушку! Вот что, вечером я жду тебя и герцогиню с её новым фаворитом у себя.

— Пирушка — это здорово! Плохо, что она прощальная. Но я уверена, следующая будет не за горами и по более радостному поводу.

— А теперь давай вернёмся к более серьёзным вещам?

— О чём ты?

— Об этой интрижке с Этьеном. Графиня, я, конечно, непростительно юн по сравнению с Гизами, но есть вещи, которые редко ускользают от моего внимания, слишком долго я нахожусь при дворе, слишком близко оказался к королю. Признайся, вчерашняя комедия с проигрышем была неспроста?

Регина опустила глаза.

— Что ж, твоё молчание говорит о многом. Я не стану выпытывать у тебя, что ты или герцогиня Монпасье, задумали, иначе ты можешь начать подозревать меня в том, что я решил загладить вину перед королём. Бог с ней, со всей этой придворной вознёй. Но я беспокоюсь за тебя. Сам не знаю, почему. Тебе может показаться это забавным, но я хочу дать тебе один совет. Если тебе для чего-то понадобился Этьен, то лучше не делай его своим любовником.

— Почему?

— Потому что не надо ставить его в один ряд с Майенном. Это герцог ради ночи с тобой горы свернёт и пока ты будешь его любовницей, ты будешь властвовать над ним. Этьен — дело другое. Он считает тебя почти святой, чистой и трепетной лилией, которую сорвала грубо и неосторожно жестокая рука. И для того, чтобы это никогда больше не повторилось, он сделает всё возможное и даже больше. Но только до тех пор, пока ты стоишь на пьедестале. Стоит ему только заподозрить в тебе земную женщину с плотскими желаниями, стоит ему прикоснуться к твоему телу — и ты сразу же окажешься в его глазах такой же, как любая из красоток Летучего эскадрона. Он разочаруется в тебе. Скорей всего, он будет счастлив обладать тобой. Но любить тебя, боготворить и оберегать уже не станет. Твоя власть над ним будет тем сильнее, чем безупречней и чище ты будешь в его глазах. И ещё: слухи о твоей любовной связи с Майенном вряд ли сослужат тебе добрую службу в отношениях с Этьеном. Так что тебе придётся сочинить специально для него очень правдоподобную историю. И лучше, если это будет чистосердечная исповедь.

— Ну! — Регина с облегчением улыбнулась. — Здесь-то проблем не будет. Я могу рассказать ему святую правду, поскольку Шарль на самом деле никогда не был моим любовником.

— Почему я не удивился этому признанию? — лукаво улыбнулся Жуайез.

После вечерней мессы герцогиня Монпасье и графиня де Ренель не торопясь, шли к дому герцога Жуайеза в сопровождении нескольких слуг Гизов. Гийом де Вожирон наотрез отказался садиться за один стол с королевским фаворитом, пускай и находящимся в опале. По этому поводу герцогиня в достаточно резких выражениях поспорила с ним и потому пребывала теперь в дурном расположении духа и всю дорогу ворчала, не переставая, чем ужасно раздражала графиню. Кроме того, Регина, без всякой задней мысли, желая сделать приятное герцогу, щеголяла в подаренных им украшениях, что окончательно выводило Екатерину-Марию из равновесия.

Но Анн де Жуайез оказался на высоте: герцогиню Монпасье в его доме ждал не менее щедрый подарок — трактат Агриппы Неттесгеймского, напечатанный знаменитым Домом Альда, в ларчике из слоновой кости. Подобный жест не мог не растопить гордое сердце Екатерины-Марии. Вечер начался тепло, с лёгкой ноткой печали, и как-то незаметно перешёл в шумную, бурную ночь.

Что за блажь пришла в голову Регины, подруги потом так и не смогли вспомнить. Но факт остаётся фактом: во время минутного отсутствия Жуайеза графиня подбила подругу на совершенно безответственную проделку, в результате которой герцог очень быстро захмелел и поддался на женские чары двух бестий.

Проснувшись утром с гудящей головой, юноша, едва открыв глаза, заподозрил неладное. Посмотрел направо: на его плече покоилась смутно знакомая черноволосая женская головка. Обмирая от нехорошего предчувствия, герцог повернул голову влево: так и есть, уткнувшись лбом ему подмышку и разметав рыжие кудри по его руке, на самом краешке постели мирно посапывала Регина. Анн тихо охнул и попытался восстановить в памяти вчерашний вечер, начинавшийся, вроде бы, мирно. Потом в женщин вселился какой-то бес и они без конца подливали ему в бокал вина. Потом потащили его танцевать. Он кружил их обеих в дикой пляске и на каком-то вираже наткнулся на пылающие губы Регины. И понеслось… Последнее, что он помнил более-менее отчётливо, это как он нёс герцогиню Монпасье на руках по лестнице до спальни, а там их уже ждала в постели дьявольски обольстительная в своей божественной наготе графиня де Ренель. И это совершенное женское тело, снизошедшее к нему, как откровение, перечеркнуло прошлое и будущее, оставив реальной и истинной одну лишь эту ночь. Были густые, тяжёлые чёрные косы и хрупкие руки Катрин; были трогательные позвонки на бархатистой спине, серебристый смех и гладкие колени Регины. Переплетались и перепутывались пальцы и локоны, сбивались на горячечный шёпот три хмельных голоса, и качающаяся кровать герцога плыла, как лодка, вне времени и пространства, уходя в какую-то языческую мистерию.