Стрелы степных владык - Анна Макина

Модэ поклонился мачехе, перебросился с ней несколькими вежливыми фразами и отошёл. Сарнай строгим взглядом удержала на месте своего сына, и Модэ невольно посочувствовал мальчику. Хотя хорошо, что тот не увязался за ним.

В течение дня Модэ беседовал с князьями, обедал в юрте Пуну. Сегодня все отдыхали после дороги, готовились к завтрашней охоте. После неё должен был состояться Совет. Ближе к закату Модэ приказал оседлать коня и уехал прогуляться, взяв с собой охранную сотню.

В степи ему повезло. Они повстречали воинов, которые поймали в табуне и вели в ставку знаменитого белого тысячелийного жеребца шаньюя. На охоту Тумань выедет на этом коне.

Судьба опять благоволила Модэ — ему требовалось последнее испытание верности воинов, и он крикнул людям отца:

— Эй, вы! Это же конь шаньюя?

Ему ответили утвердительно, и тогда Модэ натянул лук и выстрелил. Ошеломлённые воины шаньюя ничего не успели понять, как раздалось пение сигнальной стрелы, а вслед за ней засвистели обычные. Белый жеребец взвизгнул и свалился на землю, утыканный стрелами, как щетиной.

Глядя на этого чудовищного ежа, люди шаньюя оцепенели — свершилось что-то непонятное. Воины пришлого отряда хранили молчание. Шестеро из них подъехали к коню и принялись вытаскивать из него стрелы. Когда один из шаньюевых людей опомнился и, запинаясь, спросил, что это значит, ему посоветовали закрыть рот, пока господин не приказал сделать то же самое с ним.

Воины шаньюя с опаской косились на предводителя пришельцев — Модэ наблюдал за происходящим молча. За его спиной догорал закат.

Когда воины Модэ закончили собирать и пересчитывать стрелы, Гийюй бесстрастным голосом доложил:

— Здесь все до одной.

Модэ поднял своего рыжего коня на дыбы и поскакал в закат, навстречу небесному пламени. За ним следовали его люди — теперь он не сомневался в их верности.

* * *

Разумеется, Модэ узнали, и вскоре о жутковатой выходке сообщили шаньюю. Тот грязно выругался и велел доставить к себе старшего сына, почти сразу передумал, отменил приказ и распорядился позвать к нему князя Басана, главу рода Лань.

Старый Басан прибыл к шаньюю, когда гнев того слегка утих. Предводитель рода Лань появился на свет на два десятка лет раньше Туманя, и правитель привык доверять его мудрым советам. Известие о гибели коня поразило и Басана. Справившись с удивлением, он напомнил Туманю про слухи о сумасшествии Модэ.

— Это весьма прискорбно, но свихнувшийся восточный чжуки может быть опасен для тебя, мой повелитель, — рассудительно говорил седобородый Басан. — И не только для тебя. Жизнь всех, кого ты любишь, отныне под угрозой.

Представив себе круглое щекастое лицо младшего сына, невинного ребёнка, Тумань понял, что это правда. Белый жеребец никому не причинил зла, но его убили, потому что он принадлежал ему, шаньюю. Это наглый, неприкрытый вызов. Старший сын ненавидит всё, что дорого Туманю, поэтому…

Басан твёрдым голосом сказал, глядя в лицо шаньюя:

— Бешеных волков пристреливают, мой повелитель.

И Тумань согласно прикрыл глаза, утвердительно кивнул. Он хрипло произнёс:

— Это должно совершиться до Совета. И как можно тише, чтобы не сеять смуту. Здесь достаточно сторонников Модэ, так пусть его смерть станет для них неожиданностью.

Кивнув, Басан сказал:

— Завтра, во время охоты чжуки может поразить случайная стрела. Такое бывает, как с нашей несчастной Жаргал.

— У тебя нет права на ошибку, — сурово напомнил Басану шаньюй. — Не забывай об этом.

Басан поклонился и вышел. Хорошо, что есть кому поручить такое неприятное дело. Ему, шаньюю, посреднику между Небом и людьми, не пристало марать руки убийством сына.

Тумань не смог заснуть до самого утра, ворочался на кошме, вспоминая, каким улыбчивым малышом был в детстве Модэ. Как жаль, что нельзя остановить время, повернуть его вспять и превратить нынешнего угрюмого мужчину в того жизнерадостного мальчугана. Тогда не пришлось бы никого убивать.

Когда Модэ умрёт, отец станет искренне оплакивать навсегда потерянного темноглазого малыша, но эта смерть необходима, чтобы жил другой невинный ребёнок — Ушилу.

По обветренному лицу Туманя текли слёзы. Завтра их не будет. Небо и боги видят, что ради жизни близких и спокойствия государства шаньюй готов пожертвовать всем.

Утром боль притупилась, остались сожаление и нетерпение. Скоро, очень скоро кончится гнетущее ожидание развязки — так нож целителя вскрывает загноившуюся рану, очищая её от мерзости и давая надежду на новую жизнь. Тумань крепился и ждал известий, определённости, избавляющей от сомнений и угрызений совести.

В этом смятенном настроении он оделся и выехал на охоту. День выдался солнечным и ласковым, такими осень одаривает людей, тоскующих о тепле в преддверии холодов. Все краски уже не столь яркие, как летом, а синева неба по-прежнему глубокая. Она потускнеет чуть позже, когда придут тучи и осенние ветра.

Гигантские крылья облавы понемногу смыкались, а шаньюй ехал к месту, куда должны были выгнать зверей. Его сопровождали воины и опытные беркутчи с обученными беркутами. Все знали, что Тумань питал слабость к охоте с ловчими птицами.

Далеко впереди в жёлтой траве мелькнуло живое пламя — огненный лисий хвост. По знаку шаньюя старый беркутчи снял кожаный колпачок с головы беркута, подбросил его в воздух. Хищная птица набрала высоту и устремилась за лисой.

Погоня отвлечёт от тяжких мыслей. Тумань взмахнул плетью, направив коня вслед за лисицей. За ним помчалась свита. Всадники приникли к шеям лошадей, подстёгивали их плётками, азартно вопили. Шаньюй на прекрасном гнедом коне опередил своих воинов и вырвался вперёд.

Хитрая лисица бежала быстро, лавировала, ныряла в кусты, не давая беркуту схватить себя, и наконец, юркнула в заросший распадок между холмами. Чуть дальше на склоне высился сосновый лес. Беркут в вышине изготовился для удара. Тумань гнал коня, чтобы успеть увидеть, как когти птицы вопьются в рыжего зверька.

Захваченный погоней, шаньюй не сразу заметил, как справа из леса выехал прятавшийся там отряд в сотню воинов. Один из всадников натянул лук и молча спустил тетиву.

По ушам ударил режущий свист сигнальной стрелы. Солнечный свет бил в глаза, словно та самая стрела. Потом пришли боль, разрывающая тело на куски, и жар, испепеляющий мысли.

* * *

Неизвестно, успел ли Тумань понять, что умирает. Скорее всего, нет. Зато ужас при виде такой жуткой гибели овладел его телохранителями. Они нагнали повелителя и теперь, застыв на месте, ошеломлённо смотрели на то, что лежало на земле и уже не походило на человеческое тело, скорее уж на огромную гусеницу в сплошной щетине стрел.

Никто из телохранителей не хватался за оружие, помня о сотне неизвестных воинов