Политические сочинения. Том V. Этика общественной жизни - Герберт Спенсер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы это возражение г-ну Сиджвику было напечатано сейчас, вслед за его критикой, мне, по всей вероятности, не оставалось бы ничего прибавить в защиту моих воззрений. Но появилось два других разбора в «Mind», и теперь представляется необходимым сказать нечто и касательно их. Более ранний по времени отзыв написан проф. Минсом (в №XIX). Недостаток места побуждает меня ограничиться лишь кратким рассмотрением.
Проф. Минс (Means) находит несправедливым заявление мое, что ходячий утилитарианизм есть учение чисто эмпирическое, а также мое противопоставление этого утилитарианизма тому, который я именую рациональным. Но едва ли мнение мое покажется несправедливым, если принять во внимание, что, как мы уже видели, передовой представитель утилитарианизма в его прежнем понимании г-н Сиджвик доказывает в споре со мной чисто эмпирический характер утилитарианизма. Указывая, что г-н Милль в своей «Логике» стоит на такой же, как и я, точке зрения, проф. Минс говорит:
«Та же самая иллюстрация, к какой г-н Спенсер прибегает для оценки обычного метода моралистов, именно ссылка на „систему тех, кто изучает патологию без предварительного изучения физиологии“, была пущена в ход и Миллем буквально с той же целью; по его словам, „изучающие политику, таким образом, брались за изучение патологии и терапевтики социального тела без необходимых знаний его физиологии“».
Далее следует нечто вроде намека, будто это место было мне небезызвестно. Лет тридцать тому назад это, вероятно, было так. Я читал «Логику» Милля в 1851 или 1852 г. и с тех пор не перечитывал ее, кроме тех отделов в последующих изданиях, которые касались нашего дружеского спора о критерии истины. Но я прибавлю, что, как видно из самой цитаты, а еще лучше, если иметь в виду весь соответствующий том, аналогия в устах Милля относится к социальной науке; я же своей аналогией желаю пролить свет на науку этическую. Проф. Минс говорит, что аналогия «приведена Миллем буквально с той же целью». Однако хотя верно, что политика и мораль тесно между собой связаны, но уверенность в их тождестве, как мне кажется, есть и останется достоянием проф. Минса.
Но перейдем к главному – рассмотрим, признавал или не признавал утилитарианизм Милля и более ранних писателей той же школы зависимость этических законов от законов жизни, на чем я настаивал; и предлагал ли он или нет выводить дедуктивно первые законы из вторых. Как бы ни было верно, что утилитарианцы сознавали соотношение между правилами надлежащего поведения и прямой или косвенной поддержкой жизненных деятельностей, у них не могло сложиться полного представления о вытекающем отсюда методе, пока не были достигнуты биологические обобщения самого широкого свойства и не сделаны данными для этических построений.
Но до самого последнего времени биологические обобщения такого рода или не были вовсе сделаны, или же были известны одним натуралистам и приняты среди них очень немногими. Во времена Бентама выводы, следующие из универсального закона приспособления, не могли иметь принадлежащего им места в этическом умозрении на том основании, что в том смысле, как он понимается эволюционным учением, о законе этом не слышало девяносто девять образованных людей из ста; слышавшие же почти поголовно от него открещивались. Далее, могли быть сделаны случайные наблюдения касательно отношения между удовольствиями и страданиями и телесным благополучием; но это не могло привести к тем этическим заключениям, какие заставляет делать эволюционное учение, подразумевающее, что жизнь, сопровождаемая чувствованием, длилась и развивалась исключительно в силу названных отношений. Необходимый базис научной этики не мог сложиться и без учения об относительности страданий и удовольствий, установленной широким биологическим наблюдением. Равным образом, в тот отдел этики, который занимается психологией нравственности, теория развития духа входит в качестве неизбежного фактора. Хотя Милль и не оспаривал гипотезы наследственных душевных изменений, но он никогда не усваивал ее так, чтобы это могло отразиться на его опытном изъяснении идей и чувствований; и следовательно, он не мог разделять такого воззрения на нравственные чувства и нравственные интуиции, которое дает объяснение их изменчивым функциям при изменчивых социальных условиях и дает точку опоры для заключения о их конечном приспособлении к конечному общественному строю. Словом, законы жизни и духа, из которых должна быть, как я показываю, выводима научная этика, таковы, что они или были неизвестны, или казались недопустимыми утилитарианцам эмпирической школы; и у них не могло поэтому сложиться представление о рациональной этике, которую я противопоставил этике эмпирической.
Проф. Минс делает комментарий к проведенной мной разнице между справедливостью как целью и счастьем как целью. Он приводит мои слова:
«„Справедливость“ имеет дело исключительно с количеством при данных ясно выраженных условиях, тогда как счастье касается зараз и количества и качества при совершенно не обозначенных условиях». Справедливость, имеет в виду «всегда только относительные количества действий, продуктов или выгод; причем природа или качества этих действий, продуктов или выгод признаются тут лишь постольку, поскольку это необходимо для того, чтобы видеть, было ли выдано, или сделано, или допущено каждою из договаривающихся сторон именно столько, сколько может считаться действительным эквивалентом, согласно заключенному ими между собою безмолвному или открытому договору».
На что он возражает:
«Различия возраста, развития, органических потребностей, различия деятельностей и траты сил, различия вкусов и желаний – все, оценка чего, по мнению г-на Спенсера, не может быть сделана утилитарианцем, должно быть оценено раньше, чем говорить об эквивалентности одной деятельности другой. И если невозможно сравнивать удовольствия, то невозможна и такая оценка».
На это я отвечу, что справедливость, как я ее определил, справедливость, формулированная в законе и как ее обычно понимают, удовлетворена, когда люди поступают так, что ни один не посягнул на другого, а, в случае договора, каждый выполнил все, на выполнение чего согласился. В случае прямого насилия (aggression) свобода того, кто ее нарушает, больше свободы того, кто страдает от нарушения. Если посягательство косвенное, т. е. нарушен договор, опять-таки на одной стороне оказывается большая свобода действий: один нарушил соглашение, другой – нет, один получил еще преимущество сверх того, что он взял как эквивалент, у другого такого излишка не оказывается. Справедливость имеет дело не с относительной ценностью благ или счастья, как то разумеет проф. Минс, а только с относительными степенями свободы, какою пользуются при достижении выгод или счастья; и если равенство этих степеней не поколеблено прямым или косвенным насилием,
