Политические сочинения. Том V. Этика общественной жизни - Герберт Спенсер

Говорят, как, например, проф. Минс, что насчет вознаграждения за труд очень часто при данных общественных отношениях человеку приходится идти на такие условия, на которые в другое время он бы не согласился; в этом случае несправедливость заключается не в том, что соглашаются против воли, а в самом общественном порядке, препятствующем свободной воле. Если, как это явствует из его доводов, проф. Минс считает, что справедливость включает не одну только регулировку действий, по которой каждый должен оставлять другим столько свободы в достижении целей, сколько он сам пользуется, но что справедливость предполагает также установление равенства выгод, достигаемых путем кооперации, то необходимо заметить, что я не касаюсь справедливости, так понимаемой. Социалисты полагают, что следует произвести равный раздел благ между людьми, безотносительно к ценности разного рода труда. Многим кажется несправедливостью, что тяжкий труд пахаря не дает в неделю столько же, сколько дает легкое физически дело менее чем в четверть часа. Некоторые настаивают на несправедливости того, что дети, родившиеся в бедности, не могут иметь тех преимуществ воспитания, какие выпадают на долю детей богатых. Но такие недохватки в доле счастья, которые испытываются некоторыми и проистекают или из унаследованной природы низшего свойства, или из худших условий, в которых очутились более слабые (inferior) предки, суть ущербы, до которых справедливости, как я ее понимаю, нет никакого дела. Несправедливость, обременяющая потомство болезнями и уродствами, несправедливость, в силу которой на детей падают прискорбные результаты тупости и поведения родителей, несправедливость, в силу которой наследственно неспособные принуждены бороться с трудностями, вытекающими из их положения, несправедливость, обрекающая на сравнительную бедность огромное большинство, чьи силы, будучи низкого разряда, мало их вознаграждают, – все это несправедливость такого рода, какая лежит вне моих рассуждений. Мы должны признать, насколько можем, установившийся порядок вещей, хотя при нем слабость, за которую нельзя порицать индивидуума, приносит свое зло, а превосходство, которое не может быть поставлено в заслугу, приносит свои выгоды; и мы, насколько можно, должны признать все вытекающие отсюда неравенства в преимуществах, достигаемых деятельностью отдельных членов общества.

Но хотя мне не надо защищать порядка природы, я скажу опять, как уже подробно говорил (в § 69), что лишь в силу закона, по которому каждое живое существо испытывает на себе хорошие и дурные результаты унаследованной организации, жизнь достигла своей нынешней высоты и может подвигаться вперед.

Та справедливость, которая желала бы уравнять выгоды независимо от способностей, была бы фатальной; тогда как справедливость в истинном смысле, требующая, чтобы каждый был свободен, как и другие, в наилучшем применении своих сил и чтобы ничто не стояло между его усилиями и естественно следующими за ними плодами их, такая справедливость благодетельна и ближайшим образом, и в отдаленных своих последствиях. Вот такую-то справедливость я и противопоставлял счастью как более ясную цель; и я отказываюсь путаться вместе с проф. Минсом в трудностях, возникающих, лишь только подставить вместо такой справедливости другую, имеющую в виду равенство результатов деятельностей.

Прочие возражения проф. Минса я должен оставить в стороне; замечу лишь, что и в них постоянно с необыкновенной легкостью отождествляются вещи, различные между собою.

Теперь я займусь статьей Бенна (Alfred W. Benn «Новое рассмотрение этики Спенсера» в последнем номере «Mind». И здесь я должен ограничиться ближайшими замечаниями.

Г. Бенн порицает меня за то, что я высказал положительное мнение о неизбежности гедонистического взгляда на нравственность. Он говорит:

«Признание удовольствия необходимой формой нравственной интуиции при современном положении спорного вопроса должно считать проявлением непростительного догматизма».

В обычном понимании догматизм означает авторитетное утверждение, не обставленное основаниями. Но место, на которое указывает г-н Бенн, заключает главу, посвященную разбору всех разнообразных норм (standards) хорошего поведения; анализ этот имеет в виду доказать и, как мне думается, доказывает, что счастье как конечная цель всегда подразумевается; ввиду этого, мне кажется, данное слово применяется необычным образом, если отмечать им догматическое положение, резюмирующее результаты исследования. Догматизм, шаг за шагом апеллирующий к суждению читателя, – это нечто до сих пор не известное.

Делаю это замечание как введение к первому пункту критики г-на Бенна. По поводу моего положения, что и оптимисты, и пессимисты в своих рассуждениях подразумевают действительность гедонистического воззрения, г-н Бенн говорит:

«При всем уважении к автору, я должен заметить, что здесь г-н Спенсер не прав вдвойне, если не втройне. Во-первых, хотя Шопенгауэр и его последователи – гедонисты, но совершенно возможно быть пессимистом и не считая наслаждения целью жизни, от которой вдобавок нельзя было бы отрешиться. Иные, будучи убеждены, что определенное знание недостижимо, даже если не ждали от него удовлетворения, могут считать себя вправе предпочитать небытие бытию. Во-вторых, вообще говоря, лучше, если возможно, встретиться с врагом на его почве; и поэтому оптимист, уверенный в избытке приятных чувствований, может вполне успешно приводить этот довод, вовсе не признавая такого перевеса единственным основанием, делающим жизнь ценной. И в-третьих, на деле оптимисты не признают этого. Г-н Каро, выдающийся представитель спиритуалистической школы во Франции, открыто заявил, что, соглашаясь с возможностью и даже вероятностью избытка страдания над удовольствием, он все же остается оптимистом; что если жизнь несчастна – и то стоит жить и что лучше страдание, нежели небытие».

Первое из трех доказательств моего заблуждения гипотетично до курьеза. «Иные» «могут считать» небытие предпочтительным бытию, если они убедились, что «определенное знание недостижимо», даже если они не ожидали от него удовлетворения. Опровергать мое положение, относящееся к существам, нам известным, при помощи существ воображаемых – это не есть опровержение совершенно удовлетворительное. Но, не останавливаясь на этом, я отмечу, что если бы достижение «определенного знания» было достаточным мотивом к бытию, а неспособность его достигнуть – мотивом к предпочтению небытия, то это можно бы понять лишь так, что достижение такого знания было бы удовлетворением; а удовлетворение какого бы ни было рода есть вид удовольствия. Сказать, что от достижения познания не ожидалось какого-либо удовольствия, – это все равно что сказать, что достижение познания было бы встречено индифферентно; а если так, то каким образом достижение знания могли бы счесть достаточным основанием к тому, чтобы предпочесть существование несуществованию?

Второе опровержение г-на Бенна также несколько гипотетично и не слишком-то подвигает его вперед, как мне кажется. Он говорит:

«Оптимист, уверенный в избытке приятных чувствований, может вполне успешно приводить этот довод, вовсе не признавая такого перевеса единственным основанием, делающим жизнь ценной».

Действительно ли это есть другое опровержение или лишь иначе выраженное первое? Без указания на какую-либо цель, кроме приятного чувствования, которое «делает жизнь имеющей цену», здесь заявляется, что