Кристальный матриархат - Александр Нерей

— Мне тоже байк сюда перегнать надо. Только я завтра хотел вместе с Настюхой. Но, если надо, так надо. Я тогда хворост сам возьму и на Черёмушках вас перехвачу. Когда дым впереди повалит, считай вы уже обратно вернулись. Всё понял? — успокоил меня дядька, только я не всё из сказанного успел переварить и усвоить.

— Вместе с «Москвичом» нас забросит? — попытался заполнить пробелы.

— Скефий перенесёт туда, а из Татисия я вас верну. Впереди «Москвича» поеду и открою окошко домой. Что непонятно? Ты только всё сделай как надо. Импровизируй, как я у больницы. И не бойся, что родители участвовать будут. Завтра им никто не поверит, вот увидишь, — обрадовал меня дядька и продолжил кидаться в Скефия визжавшим от радости племянником.

* * *

Еле оторвав братишку от Николая, я вернулся к уже заведённому «Москвичу» и такой же заведённой мамке.

— Прям, ни минуты без деда не можешь, — пожурила она, и мы, рассевшись по своим местам, поехали на одном автомобиле, но в разные стороны.

Папа, мама и Серёжка на Черёмушки, а я в соседний мир, на те же Черёмушки, только одиннадцатые по счёту.

Когда проехали кинотеатр «Родина», я обратился к Скефию с просьбой о перемещении нас в Татисий при условии полного соблюдения правил дорожного движения.

Привычно мелькнуло в глазах черно-белыми вспышками, и я догадался, что мы уже на месте.

Отец тряхнул головой и несколько раз моргнул, разгоняя наваждение.

«Вспышки увидел или разницу между мирами?» — заподозрил я неладное.

— Что за… новости? — пробурчал папка, долго подбирая цензурное слово.

— О чём ты? — спросила его мама.

— Ты ничего видела? — удивился отец.

— Ничего, — пожала плечами мама.

— Вот именно, что ничего. Я один туннеля не вижу? Снова переезд? Мы что, в шестидесятые годы вернулись?

Я обмер. «Папка в посредники записался. Разницу между мирами увидел. Хорошо, что Татисий задремал, а то бы сразу туннелем занялся», — ужаснулся я, а мой родитель ещё несколько раз тряхнул головой, потом успокоился и прошептал: «Бред сивой кобылы. Привидится же такое».

Мы высадили маму у нужной ей пятиэтажки и с ветерком помчались куда-то за Черёмушки. Я радовался и тому, что уже нахожусь в Татисии, и тому, что папка перестал искать очередные бредни кобылки, тоже оказавшейся сивой, как и дедов мерин.

Мы благополучно доехали до заправки, на которой, на удивление, не было очереди, и отец отправился платить за бензин.

— Подешевел! Подешевел! — запрыгал он, как мальчишка прямо у будки заправщицы.

— Кто подешевел? — безынтересно спросил я, когда он вернулся на своё сиденье.

— Бензин стал по пятаку за литр. Представляешь? Почти в полтора раза подешевел.

— Завтра снова цену поднимут, — напророчествовал я сгоряча.

— Не мели ерунды, — отмахнулся папка и надавил на газ. — Куда мчим? В какую сторону?

— К школе, что напротив твоего переезда, — осторожно сказал я, опасаясь навлечь гнев за незнание географии одиннадцатого Армавира.

— Где я через железную дорогу на завод хожу? — уточнил он.

— Ага.

— Там, вроде, четырнадцатая школа, — припомнил папка. — На кой она тебе?

— Дед просил найти там хоккеисток. Сходить нужно к ним в гости. Узнать по какому поводу собрание активисток, — врал я напропалую.

— Ночь уже скоро. Какие сейчас активистки-хоккеистки? Колбасу под вечер ожидают? Или на ночь глядя в очередь записываются, как в войну?

— Какую войну? — перепугался я.

— Такую. Во время которой соль и спички с прилавков сдувает. Да консервы, да муку с сахаром, — совсем не шутил папка.

— Там другая беда, — сказал я со знанием дела. — Там мёртвые из могилы поднялись и сыночка от верной гибели спасли.

— Бред, — заявил папка. — Я конечно знаю, что необъяснимое бывает, но до такого додуматься…

— Это как с твоим бензином, назавтра и следа не останется, — напророчил я на свою голову.

— Фантазёр, — подвёл папка итог сыновним откровениям и ткнул пальцем в лобовое стекло. — Тут, и правда, митинг в защиту деликатесов.

Я увидел впереди такую же толпу, как в Третьей больнице. Она стеной стояла между двухэтажными домами и так же волновалась и шевелилась, в ожидании какого-нибудь события, вроде нашего с Укропычем запуска в космос.

«Ого, — перепугался я, что снова окажусь в центре внимания. — Разве один с такой оравой справлюсь? Как, интересно, Угодник включает свой свет в голове? Вот бы мне сейчас такой рубильник».

Папка припарковался у обочины, взвалил задремавшего Сергея на плечо и скомандовал:

— Айда в разведку.

— Может, я один? — предложил я. — А ты машину посторожишь? Я мигом.

— И всё интересное пропустить? Мёртвые с косами. Младенцы спасённые. Или очередь за варёной колбасой, — размечтался отец.

Мы осторожно вклинились в живое людское море и начали продвигаться туда, откуда слышались речи пламенных болельщиков сборной одиннадцатого мира по доверчивости.

— Здесь это было, — услышал я до боли знакомый голос, обещавший этим утром со мной окончательно и бесповоротно разобраться.

От испуга во мне что-то щёлкнуло, и я как обезумевший заверещал в голос:

— Пропустите нас, дяденьки-тётеньки! Мы Насти покойной родственники. Где тут наша Машка, которая ей близняшка? Опять себя за сестру-покойницу выдала? Вот стерва. Добрым людям головы кружит, а со своей не дружит, — вопил я, представляя, что у меня, как у Николая, загорелся в голове хоть маленький, но зато светлый фонарик. — Чего вы тут собрались? Война скоро? А спички купили? А соль с сахаром? Дайте мне с папкой дорогу. И где там Настин муженёк?

— Уймись, — хохотал папка, будто я только для него затеял этот концерт. — Сраму с тобой не оберёшься.

— Где этот ирод царя небесного? — причитал я, подстёгиваемый изнутри. — Покажите его рожу. Ща папка её начистит. Век помнить будет. Где Маша, радость наша? Пусть вернёт её папке. Он же тоскует по ней, как по колбаске по рубль двадцать.

Папка давился со смеху, а вот народ сначала косился на моё умалишённое выступление, а потом, увидев хохотавшего и тосковавшего по колбасе дядьку с ребёнком на руках, разочарованно вздыхал и начинал расходиться.

Я, как настоящий артист, деловито вышагивал по