Кристальный матриархат - Александр Нерей

Мигом почувствовал, как загорелись уши, припомнив исторический морок, как зачесалось пониже спины от аналогичных воспоминаний о ремне, и как я тогда расстроился неожиданному повороту в только что начавшейся карьере мирового посредника.

— Прости меня, Скефий, — дрожавшим голосом попросил я прощения у невинно обвинённого мира.

Скефий вздохнул теплом, я понял, что прощён, и настроение ненадолго улучшилось.

— Сегодня бил, а болело год назад? Фантастика. Зато имена выучил. Скефий, Татисий…

Я перечислил всех первенцев, а потом произнёс пару имён второго круга и обессилено свалился на диван.

— Выучил ценой прошлогоднего покраснения ушей. И что теперь с этими именами делать? Мы же наоборот их называем. Третий, к примеру, по мамкиному Наверий, а по-нашему Даланий получается. Теперь путаницы в голове не оберёшься. Ещё сестрички. Целых три. Амвросия, Талантия и Фантазия. Это они всё запутали своими косичками, — расстроился я ещё сильнее и начал собирать ранец.

Конечно ни в какую школу я не пошёл, а только сделал вид, что на целый час раньше обычного отправился в неё, весь с головы до ног истосковавшийся по учёбе.

Родители всё ещё выясняли, кто прав, а кто виноват в фальшивом Настином воскрешении, и не обратили на меня никакого внимания.

«Довёл семейку. Сами всё затеяли, помощники укропные. Уже третий день беды начался, а я ещё не разобрался что к чему», — думал я, когда бежал вокруг квартала, чтобы быстрее и с глаз родительских долой, и к деду пораньше явиться, пока тот не запылился и не раскалился.

* * *

Осёдланную Америку увидел сразу, как только прошёл трансформаторную будку и свернул на дедову улицу. Седок, наверное, ещё затемно устроился на отсыревшей за ночь скамейке и глядел в синюю даль. Я прибавил шагу, прошёл цыганский двор и следующий за ним, пока не поравнялся с дедовскими владениями.

— Здравствуй, мил человек, — приветствовал дремавшего деда. — Во двор прошмыгну? Мои скоро трудиться пойдут.

— Валяй, — разрешил дедуля. — Когда дружок явится, меня зови.

Я нырнул в калитку и спрятался за забором, чтобы и с дедом поболтать можно было, и папка с мамкой не увидели, когда отправятся на работу.

— Угодника дружком называешь? — начал осторожную разведку.

— Я Угодника никогда так не назову. Теперь не назову, а тридцать лет назад мог. Про третьего твоего толкую, с которым ты приключался. Он теперь у меня на службе. Вчера телегу искал с лошадкой, а ноне с тобой в игрушки играть будет. Угодника сквозь миры тащить, — рассказывал дед в полудрёме.

Я еле сдержался от смеха, вспомнив как со мной приключался третий, а потом, когда представил, как мы с ним будем тянуть Угодника сквозь миры.

— Угодник папашу вашего, который одиннадцатый, воспитывать ушёл. Чтобы шестого не залупцевал насмерть.

— Не шутишь? — перепугался я незнамо чего больше, одиннадцатого папку с ремнём или того, что протаскивание сквозь миры будет взаправду.

— Не время для шуток, — заявил дед.

— А как перетаскивают сквозь миры? — спросил я и задрожал от нетерпения, а, может, от утренней прохлады.

— Ступай в сарай, погрейся. Зубами клацаешь, как Жучка после проруби, — велел американец, и я мигом помчался в сарай чтобы согреться и собраться с мыслями, а в первую очередь, успокоиться и взять себя в руки.

— Здравствуйте, Байк Давидович, — поздоровался с выросшим, как из-под земли, монстром Угодника.

Но монстр не захотел ни разговаривать, ни распевать песенки, и я прошмыгнул в сарай.

Сбросил ранец и расселся на табурете, но успокоиться не получилось. То голоса в подвале чудились, то сквозняки обдували лицо, то картины, одна страшнее другой, рисовались перед глазами.

— Кошмар, — вполголоса шепнул я, после того, как представил себя купавшимся в голубом пламени.

— С кем разговариваешь? — спросил меня подвал голосом Александра-третьего.

— С тобой, — ответил я, не успев испугаться.

— А я подумал… — начал третий.

— Что умом тронулся? — перебил я товарища, с которым ещё вчера пережил столько приключений, что ни в сказке сказать, ни пером описать. — Коня нашёл?

— А как же. С утра обещался подъехать вместе с мажарой

— Конь? — рассмеялся я.

— Хозяин. Дедок один. Еле нашёл его вчера.

— О перетягивании через миры что-нибудь слышал? Меня этим дед с утра самого пугает.

— Какое ещё перетягивание?

Я вскочил, как ошпаренный, и забегал по сараю, а потом прицелился выскочить во двор, но в меня намертво вцепился мой боевой друг, наверное, опасаясь, что этак снова возьму и взлечу в морозное облако.

— Нужно Павла звать, чтобы научил, как через миры таскают. Угодник с Настей вот-вот явится, а мы ни в зуб ногой.

— Да, ну тебя, — не поверил дружок.

— Не веришь, сам сходи. Только на улицу ни ногой. Мои вот-вот на работу пойдут. Я их вчера в одиннадцатый мир возил. Представляешь, чего натерпелся, а они насмотрелись? А тут ты с недовериями…

Я всё бухтел и бухтел, и не мог остановиться, а третий давно умчался в сторону ближайшей Америки.

Слегка успокоившись, я снова уселся на табурет с намерением с него не подниматься, пока всё не станет понятным. «Во-первых, для чего букет? — начал я перечень вопросов без ответов на которые не собирался трогаться с постамента. — Во-вторых, как и чем таскают через миры? В-третьих, куда на конике-слонике ехать? В-четвёртых, как перепрыгивают во второй мировой круг?»

— Айда. Дед зовёт, — окликнул меня Укропыч, испортив планёрку, и тут же испарился.

Выйдя из сарая я зевнул, погрозил пальчиком Давидовичу и пошагал в сторону калитки.

Павел уже топтался у входа во времянку и что-то объяснял Александру, кряхтевшему где-то внутри неё.

— На шкафу она. Белёная. Почти шерстяная. Девчушка с Николаем сплели её в бесовском мире, — недовольно командовал дед в открытую дверь времянки.

Не успел я догадаться, что они ищут, как во двор вывалился Александр-третий с мотком верёвки через плечо и стихийным букетом в кулаке.

— Верёвку мне, а букет разделите надвое, — скомандовал Павел. — И чтоб веточек поровну было.

— Как это? — не понял я. — Они же все разные.

— Шалопаи, — обозвал дед обоих сразу. — Спящую, проснувшуюся и засыпающую, взял,