Дань псам - Стивен Эриксон

Однако двери на узком фасаде оставались закрытыми, запертыми изнутри. Приношения складывали рядом — медные и оловянные монеты, звенья цепей, нелепого вида застежки и дешевые украшения.

Бедек и державшая ручки его тележки Мирла оказались в гуще толпы дрожащих алкоголиков, рябых, хромых и изувеченных. Взирали молочные глаза, словно катаракта была расплатой за слишком острое зрение; другие глаза были наполнены тоской по чуду, жаждой благословения, мольбой о случайном касании руки Пророка. Уродливые лица поднимались, следя за створками дверей. В середине людской гущи царило невыносимое зловоние — запах гнилых зубов и выдохи больных легких. Со своего невысокого насеста Бедек мог видеть лишь плечи и затылки.

Он заскулил, потянул жену за тунику. — Мирла! Мирла!

Обращенный на него взор был одновременно неистовым и … мелким; Бедек потрясенно увидел ее — и свою — ничтожность, незначительность, подлость. Они, подумал он, ничем не лучше окружающих. Каждый желает, чтобы его заметили, выделили, подняли над остальными. Каждому грезится, что он попадет в фокус божьих глаз — глаз, сияющих пониманием и милосердием, глаз, сознающих несправедливость и неравенство существования. Бог сделает их правильными. «Он сделает нас — каждого и всех — правильными. Целыми». Но Бедек не верил в это. Не за этим они пришли. Он и Мирла совсем другие. Они не похожи на здешнюю шваль. Они… понимаете, они потеряли ребенка.

Они уже узнали, что двери не откроются до полудня. Иногда они остаются запертыми и дольше. А иногда Пророк вовсе не показывается. Если он воссоединяется со своей болью? рассказывали им, то не показывается целыми днями.

«Да, да, но он благословляет людей? Помогает людям?

О да. Я сам видел человека в ужасной боли, и Пророк забрал ее.

Он исцелил того человека?

Нет, он испепелил его. Отправил дух — обретший покой — в руки Падшего. Если ты страдаешь, то здесь надо закончить жизнь — только здесь, понимаешь, ты можешь быть уверен, что душа попадет в родной дом. Туда, в любящее сердце Падшего. Тебе не хочется вновь обрести ноги? На другой стороне жизни, вот где ты их найдешь».

И Бедек понял, что, похоже, Увечный Бог не сможет им помочь. Не найдет Харлло.

Ему тут же захотелось домой.

Но Мирла не уходила. Жажда всё пылала в глазах, но она трансформировалась и уже не имела отношения к пропавшему Харлло. Бедек не знал, чего она желает теперь, но был напуган до глубины души.

Цап пытался сделать повязку, в которую можно поместить обеих недвижимо лежавших на полу малявок. Он убедился, что обе еще дышат — ведь известно, что слишком долгое удушение может привести к смерти, а ему нужно быть осторожным. Он всегда душил их осторожно, ведь если только одну найдут мертвой, он может сказать, что она уснула и не проснулась, ведь такое бывает с малышами. А потом заплакать, потому что все будут этого ожидать.

Бедняжка. Но она ведь всегда была слабенькой? Так много нынче слабых детей. Только сильные, умные выживают. В конце концов, таков мир, а мир не изменишь ни на кроху.

В районе Дару, у Высокого Рынка живет человек — всегда хорошо одетый и с полным кошелем монет — про которого говорят, что он берет малышей. Десять, двенадцать серебряных консулов за девочку или мальчика, все равно кого. Он знаком со многими богатыми людьми — он просто посредник, но все идут к нему, если не хотят, чтобы кто-то что-то узнал, чтобы нашли маленькие тела, чтобы люди начали задавать вопросы.

Прогулка будет долгой, особенно с Мяу и Хныкой; вот почему нужно сделать повязку вроде тех, какие делают матери — ривийки. Вот только как они…

Дверь распахнулась, и Цап подпрыгнул от внезапного ужаса.

Мужчина, вставший на пороге, выглядел знакомо — он приходил в последний раз вместе со Стонни Менакис — и Цап сразу угадал, что драгоценному Цапу угрожает опасность. Ледяной страх, немыслимая сухость во рту, стук сердца…

— Они просто уснули!

Мужчина выпучил глаза: — Что ты с ними сотворил, Цап?

— Ничего! Уходите. Ма и Па нет. Они ушли в Храм Цепей. Приходите позже.

Однако мужчина вошел в дом. Рука в перчатке как бы случайно коснулась Цапа, отбросив от неподвижно лежащих на полу девочек. Удар сотряс Цапа — и, словно была выбита некая пробка, страх овладел им целиком. Мужчина встал на колени, опустив ладонь на лоб Мяу; Цап вжался в стену.

— Я позову стражу… я кричать буду…

— Заткни поганый рот, или я тебе помогу. — Быстрый, суровый взгляд. — Я ведь даже не начал, Цап. Пора расплатиться. В день пропажи Харлло, в тот день… — Он поднял руку, встал. — Они одурманены? Рассказывай, что ты сделал.

Цап хотел было наврать, но тут же подумал: если сейчас рассказать правду, то мужчина может поверить в ложь, которую он расскажет потом… в ложь о другом деле. — Я просто придушил обеих, потому что слишком много вопили. Вот и все. Я им не навредил, честно.

Мужчина поглядел на кусок мешковины, лежащий подле Мяу. Может, он сложил два и два — но какие у него доказательства? Все будет хорошо. Все будет…

Два быстрых шага, и руки — одна в перчатке, вторая обнаженная, покрытая шрамами — ухватили куртку на груди Цапа. Подняли на уровень глаз взрослого. И Цап увидел в его ужасных глазах нечто темное, готовое выплеснуться в любой миг — и мысли о лжи покинули его.

— В тот день, — сказал мужчина, — ты вернулся с грузом сухих кизяков. Такого ты не делал ни раньше, ни после. Да, твоя мать сказала, что этим занимался Харлло. Харлло в свои жалкие пять лет делал для семьи больше, чем ты, скотина. Кто собрал те кизяки, Цап?

Цап раскрыл глаза так широко, как только сумел. Задрожал подбородком. — Харлло, — прохныкал он. — Но я ему не делал плохо — клянусь!

Ох, он же не хотел врать! Само вырвалось.

— За Непоседами или за воротами Двух Волов?

— За воротами. Двух Волов.

— Ты пошел с ним или следил за ним? Что там произошло, Цап?

Тут глаза предали Цапа, инстинктивно покосившись туда, где лежали Мяу и Хныка.

А глаза мужчины остекленели, окончательно напугав Цапа.

— Я его не убивал! Он дышал, когда я его оставил! Если вы меня убьете, они поймут… они арестуют… вы пойдете на виселицу… не можете меня убить… нет!

— Ты ударил его и бросил, украл собранные им кизяки. В холмах за воротами Двух Волов.

— И я пришел туда через два дня — а он пропал! Он убежал, всего — то…

— Пятилетний мальчик, делавший все ради семьи, просто убежал? Вот как? А может, ты его увез, Цап?

— Никогда… он просто пропал… я тут при чем, а? Кто-то его нашел, может, усыновил…

— Ты расскажешь все родителям, — сказал мужчина. — Я вернусь сегодня. Может, к ночи, но вернусь. Даже не думай сбежать…

— Не сбежит, — послышался голос от двери.

Мужчина повернулся: — Беллам? Что… как…

— Учитель Муриллио, я останусь и присмотрю за говнюком. Когда родители объявятся, он выложит все, причем сразу. Идите, Учитель. За то, что тут будет, не беспокойтесь.

Мужчина — Муриллио — чуть помедлил, всматриваясь в стройного парня, скрестив руки прислонившегося к дверному косяку.

Потом опустил Цапа и сделал шаг назад: — Я этого не забуду, Беллам.

— Было бы чудно, Учитель. Я не вырежу из него кости, хотя мне хочется, а он вполне заслужил. Нет, он будет сидеть и играть с сестричками, когда они очнутся…

— Это случится, если плеснуть им воды в лицо.

— Значит, после воды. Цап не просто будет с ними играть, но постарается уступить в каждом раунде, во что бы они ни захотели поиграть. Если одна захочет сесть ему на голову, а вторая поковырять палкой в дупе, он позволит. Правда, Цап?

Цап уже встречал старших парней вроде этого. У них спокойные глаза, но глаза служат им только для того, чтобы заметить тебя, пока ты ничего не подозреваешь. Этот Беллам пугал его сильнее, чем Муриллио. — Ты меня побьешь, и я напущу на тебя дружков, — прошипел он. — Друзей с улицы…

— Когда они услышат имя Беллама Нома, бросят тебя быстрее, чем сможешь моргнуть.

Муриллио нашел глиняный кубок и налил в него воды.

— Учитель, — сказал Беллам, — я и сам могу. Вы уже получили то, что нужно — хотя бы след, отправную точку.

— Отлично. До полуночи, Беллам. И спасибо тебе.

Когда он ушел, Беллам закрыл дверь и приблизился к Цапу, который еще сильнее прижался к стене.

— Ты сказал…

— Мы много чего говорим взрослым.

— Не трогай!

— Взрослых поблизости нет, Цап. Чем ты занимаешься, когда их нет? Ах да, мучаешь всех, кто меньше тебя. Похоже, веселая игра. Думаю, мне хочется сыграть. Гляньте-ка, ты меньше меня! Эй, какую пытку выберем для начала?

Ну, мы оставим их на время — и не надо питать мрачных предположений о творящейся жестокости. Беллам Ном умнее большинства людей, он понимает, что настоящий ужас происходит не от того, что делается, а от того, что могут сделать. Ему достаточно поощрять воображение Цапа мириадами возможностей. Вот изощренная и умелая пытка! Особенно хороша тем, что она не оставляет следов на теле.