Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

А вскоре произошел случай, который потряс Дашеньку и заставил взрослых всерьез задуматься о животных и их способностях.

Как-то купалась Даша в пруду, что находится в конце нашей улицы, а цыпленок гулял по берегу. Тут же с торжественной важностью ходили гуси, вперевалочку бродили утки. Один отставший от семьи утенок выскочил из воды, встряхнулся и по-ребячески быстро поковылял к мамаше в кусты. Другой, наоборот, неожиданно дал стрекача от степенного семейства. Даша остановилась там, где ей по колено и в шутку позвала своего петушка. Он заволновался, забегал, громко запищал. Даша продолжала настойчиво звать цыпленка. Он осторожно вошел в воду, замочил лапки и испуганно отскочил назад. Даша кричала все громче и призывнее. Вдруг Цыпулечка звонко, тревожно запищал, бросился в воду и поплыл, судорожно хлопая начавшими оперяться маленькими крылышками. Головку он так вытянул вперед, что шейка казалась тонкой веревочкой. Намокший пушок торчал на ней отдельными пучками-сосульками. Он спешил на призыв Даши о помощи, он хотел спасти своего лучшего друга! В барахтанье цыпленка было столько решимости, а в неловких движениях столько смешного и жалкого, что Даша выхватила мокрый испуганный, измученный комочек из воды, с необыкновенной любовью прижала к груди и стала целовать дрожащего от страха и холода мужественного верного друга. В глазах ее были слезы, в душе буря восторга и нежности. Взрослые, сидевшие тут же на берегу, прекратили разговоры, притихли, удивленные и восхищенные геройством цыпленка.

«Я слышала о верных собаках, об умных и преданных лошадях, я даже маленькой сама видела, как утята, оставшись без матери, ровной цепочкой ходили за четырехлетним мальчиком, сыном хозяйки. Но чтобы цыпленок бросился в воду?! Если бы не видела сама, — ни за что не поверила бы», — говорила я бабушке, потрясенная случившимся.

ДЕТСКИЙ ДОМ

Колодец — культурный центр улицы. Он расположен напротив нашего палисадника. И когда я вожусь во дворе, иногда слышу громкие разговоры женщин. Вот и сейчас мою я ноги в тазике, перед тем как идти на станцию, и слышу:

— Не понимает он меня, злится... — жалуется одна.

— За чужой щекой зуб не болит, — сочувствующе говорит моя бабушка.

— Представляете, послала дочку в сельпо за макаронами, так Петровна черных, заплесневевших ей насыпала. Думает, если ребенок, так можно!

— С ней и взрослый не сладит, — заметила молодая невестка Никитиных.

— Ну, уж кто Петровну обманет, тот и трех дней не проживет, — смеется моя бабушка.

— В прошлом году закончила курсы Аллочка Башметьева с Никипеловки, и пристроил ее отец в сельмаг, так съела ее Петровна. Каждый месяц недостачи выставляла. Отец трижды заплатил, а потом и говорит: «Иди, дочка, на швею учиться. Сама за себя отвечать будешь...»

Выглянула я из-за плетня и обратилась к бабушке:

— Натаскать воды?

— Иди на станцию. Мне пока одного ведра хватит.

Сегодня на станцию пошла другой дорогой, через парк. В тени не так жарко. «Листья на деревьях темно-зеленые, значит, лето пришло. Солнце ярче — горизонт шире», — думала я, разглядывая аллею. Вижу странную картину: на двух длинных лавочках неподвижно сидят маленькие дети, на мой взгляд, от двух до пяти лет. Остановилась. Личики у малышей скучные, безразличные. Даже глаза неподвижные. Сидят, нахохлившись, как воробьи после дождя. Чистые, умытые, но не живые. Неподалеку воспитательница возится с обыкновенным мальчиком лет четырех: играет с ним в прятки, смеется, что-то рассказывает ему. Я невольно сравнила его с теми, что на скамейках, и в груди возник неприятный холодок. Не смогла преодолеть охватившее беспокойство и пристала с разговором к воспитательнице:

— Внук?

— Да, от дочки.

— Почему эти такие?..

— Неполноценные, — откликнулась словоохотливая женщина, — брошенные родителями. Вот у этой в четыре года было всего семнадцать килограммов весу. Откормили. Ходит уже. А этому три года, а он ни одного слова не говорит. И эти заторможены в развитии. «Детдомовские», — догадалась я. Откуда их столько? Со всей области собрали? — думала я, заглядывая в глаза каждому малышу.

— А вы им сказку почитайте. Им же скучно сидеть.

— Не поймут. Они же пропащие.

Я сорвала травинку и провела ею по ладошке грустной черноглазой девочки. Она не шевельнулась, только рука чуть дернулась и замерла. Тогда я растерла лист тополя и дала ей понюхать. Девочка с непонятным выражением личика посмотрела на меня и опять замерла. Я сняла ее со скамейки и повела за руку по дорожке. Малышка шла неуверенно, мягкая теплая ручка вяло лежала в моей.

— Посади ребенка обратно! Эдак они разбредутся по всему парку. Кто мне назад перетаскивать их будет? Ты, что ли?

— Мне скучно, я поиграю с нею и сама на лавочку посажу, честное слово. Разрешите, пожалуйста! — попросила я.

— Около лавки играй, — все еще сердясь, добавила женщина.

Я нарвала лютиков, незабудок, ромашек, посадила девочку на колени и стала рассказывать ей про цветы, траву, небо. Девочка молча прижалась к моему плечу. Я обняла ее и тоже замолчала, вспоминая про свою детдомовскую подружку Валю, у которой в семь лет никак не получалось правильно сложить два плюс три.

Прибежали мои друзья. Я пошла с ними на станцию и совсем забыла о малышах. Но на обратном пути опять увидела печальную группу на тех же лавочках. Проходя мимо, невольно взглянула на черноглазую. Она шевельнулась и еле заметно подалась в мою сторону. Я обрадовалась и улыбнулась ей. Но она уже погрузилась в странную дрему.

— Может, они еще не пропащие? — обратилась я к воспитательнице.

— Кому они нужны? — безразличным голосом отмахнулась от меня женщина.

— А мне их жалко. Вы всю жизнь воспитательница? — вновь пристала я с расспросами.

— Нет. Так уж получилось. Два года назад на мое место посадили человека с образованием, а тут как раз знакомая на пенсию уходила, вот меня и взяли. Мне тоже до пенсии три года осталось дотянуть.

«Вот именно, дотянуть», — сердито подумала я, направляясь в сторону своего дома.

Прохожу мимо детдомовского забора, где играют дети второй группы. Остановилась, с любопытством разглядываю их. Одни лежат на деревянных чурбаках, переговариваясь на только им понятном языке, другие играют щебенкой. У каждого своя игра, свои задумки, свои камешки. Малыши заметили меня и по одному, оглядываясь на воспитательницу, подошли ко мне. Воспитатель не встала с лавочки, значит можно со мной разговаривать.

— Меня Сеезя зовут, — представился самый смелый.

— Я — Саса. Ты тозе наса?

— Я была ваша, — отвечаю.

— Была и куда плопала? — удивился малыш.

— Выросла и стала домашней.

— Я тозе выласту, — серьезно сообщил самый маленький.

— Я совсем болсой, потому что тли года.

Ласково заглядывая мне в глаза, один мальчик протянул свой камешек:

— Илай. Это мой, а это твой.

Другие дети тоже стали отдавать мне свои камешки с таким видом, будто дарят самое дорогое. Наши пальцы соприкасались, и я испытывала к малышам нежные чувства. Я ощущала их тепло и любовь. Мне было радостно и хотелось долго-долго беречь их подарки. Я спрятала камешки в карман, помахала малышам рукой и пообещала снова заглянуть к ним. Я знала, что обязательно приду.

Иду дальше. Смотрю, семилетки с прогулки возвращаются.

— Я слышала, что, когда наступит коммунизм, денег не будет, — говорит одна девочка.

— Что же в этом хорошего? Сейчас денег мало, а если их вовсе не будет, то мы умрем? — возражает другая.

— Глупая. При коммунизме все будет бесплатно. Заходи и бери, сколько хочешь, — вмешивается третья девочка.

— При коммунизме все будут выдавать по потребностям. Сносились штаны — тебе новые выдадут.

— А если я конфет захочу? — спросил хнычущим голосом худенький мальчик.

— Получишь конфет, сколько положено.

— А красивое платье мне дадут?

— Не много ли ты хочешь?

— Я хочу много.