Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему - Евгений Викторович Бульба

Рис. 5

Живая природа состоит из неравномерных групп. При расселении в тяжелых или в новых условиях группы альтруистов растут быстрее и заселяют больше пространства. Потом эгоисты забирают свое. Или случается очередной прорыв, и альтруисты опять выходят вперед. В истории каждого вида множество раз происходили кризисы, в которых выживали популяции, где преобладали альтруисты. Очевидно, что это были кризисы экстремально неблагоприятных условий, в которых окружающая среда для всех популяций была одинаково плохой. Можно сказать, что группы, в которых количество альтруистов случайно оказывается предельно высоким, являются последним козырем вида перед угрозой вымирания.

Борьба идет на всех уровнях – между генами, генными комплексами, аллельными линиями, организмами, фенотипичными группами, популяциями, видами… Но первичная единица эволюции – ген. Если говорить о гене как информационной величине, то совершенно неважно, в каком количестве он представлен сейчас – возможно, он единичен. Но если тот признак, который ген несет, окажется ситуативно полезен, его количество будет нарастать лавинообразно вплоть до подавляющего преобладания (вспомните склеивающихся бактерий). Итак, с точки зрения гена все его носители – это он сам. Чем выше шанс выживания – тем лучше. Если ген способен размножиться, пожертвовав частью носителей, – значит, так и будет. Успешность стратегии гена можно оценить только задним числом: альтруисты размножились десятикратно, но принеся в жертву половину первичной популяции, – отлично! Они лидеры. В соседней популяции эгоисты выжили все и размножились двукратно – они аутсайдеры!

Тупик?

Учитывая, что гены суть реплицирующаяся валюта естественного отбора, можно с уверенностью утверждать: те из них, которые вызывают поведение, повышающее вероятность их выживания, неизбежно должны процветать за счет тех, которые такое поведение не вызывают. Это простое следствие самого факта репликации[51].

Мэтт Ридли

Гонка вооружений между кооператорами и паразитами длится вот уже несколько миллиардов лет. Когда-то вся жизнь на планете представляла собой участки битвы одноклеточных. Эгоисты изобрели маскировку. Кооператоры научились создавать колонии. Они совершенствовали способы защиты и взаимовыручки.

Для колоний микроорганизмов, как и для многих других биосоциальных систем, характерно формирование функциональных органов надорганизменного уровня, принадлежащих целой системе и коллективно используемых всеми ее элементами (индивидами). <…>

Таким образом, структура колоний микроорганизмов служит зримым отражением ее сложной многоуровневой социальной организации, включающей коллективные, охватывающие всю колонию формы поведения, когда «воля индивида» (клетки) подчиняется «воле коллектива». Поистине «бактерии, хотя и представляют собой одноклеточные организмы, являются социальными существами, которые формируют многоклеточные ассоциации»[52].

Развитие колониальной жизни можно обнаружить в самых неожиданных местах. Возможно, вы видели медленно ползущий слизевик? Это не организм. Точнее, это не один организм. Это колония амеб, объединившихся для путешествия в поисках лучшей жизни.

Иногда в прудах вода зеленеет – это происходит из-за размножения водоросли вольвокс, эти организмы способны объединяться в шарообразную колонию и передвигаться в нужном направлении, синхронизируя движения жгутиков.

В тропических океанах часто встречается удивительно красивое создание, которое называют португальский кораблик, физалия (рис. 6). Физалия похожа на медузу, и ее часто так называют, однако это колония, образованная гидрами. Строение кораблика ничем не проще сложных многоклеточных организмов. Часть гидр, объединившись, образует красивый 20–30-сантиметровый пузырь, наполненный газом и напоминающий парус. Это обеспечивает плавучесть кораблика – если обстоятельства требуют, они могут сдуть парус, и колония уйдет под воду. К парусу крепятся несколько щупалец, состоящих из других членов колонии. Щупальца состоят из ловчих гидр – они убивают мелких животных с помощью яда, там же находятся переваривающие особи – они разлагают добычу на питательные вещества – и особи, отвечающие за размножение, – эти везунчики передадут свои гены в дочерние колонии. Глядя на слаженно работающие органы кораблика, невозможно предположить, что это не один организм.

Рис. 6

В подобных колониях часть клеток приспособилась выполнять определенные функции – то есть перед нами прообраз многоклеточного организма. Однако этот путь вел в никуда. Точнее по проторенной тупиковой дорожке. Колония несла на себе проклятие одноклеточной жизни – как бы хорошо ни защищались альтруисты-кооператоры, эгоисты тоже не дремали, совершенствовали методы обмана и проникали даже в самые современные бастионы.

Для того чтобы выбраться из тупика, альтруистам необходимо было неординарное решение. И оно появилось – многоклеточность.

Проклятие подобных колоний в том, что раз за разом в колонию проникают инородные аллели, не страдающие склонностью к сотрудничеству. Да и сама колония, хоть и состоит из близких родственников с большим количеством одной аллели (то есть того самого альтруистичного гена), не идеал – конкурентов предостаточно. Ведь другие альтруисты не дремлют и постоянно пытаются увеличить свою долю в колонии. Все это не добавляло устойчивости подобным образованиям. Какие колонии могли оказаться более устойчивыми? Генетически единые, состоящие из потомков одной-единственной клетки. Такая колония состоит из сотрудничающих копий – без привлечения других вообще.

Если задуматься – логичное событие. Ген себя растиражировал максимально, все клетки в колонии – его. Паразиты отсечены от структуры, все клетки сотрудничают. Генетически идентичные клетки специализируются и выполняют функции, необходимые для дальнейшего размножения, гораздо лучше, чем случайные соседи по колонии. Куда ни взгляни – сплошные выгоды!

Итак, в какой-то момент появились мутации, позволившие одноклеточному организму не образовать две независимые клетки, а сохранить связь между ними. Настоящая многоклеточность была связана не только с сохранением единой колонии генетически однородных клеток, но и с разделением функций между этими клетками. Переход к многоклеточности был непростым и долгим, но в результате этого события появились в том числе и мы.

Казалось бы, бой между кооператорами и обманщиками выигран раз и навсегда. Кооператоры организовали многоклеточные организмы, в которых группы клеток специализировались и выполняли различные функции: одни образовывали покровы, другие обеспечивали опору или движение, третьи – питание… Любой многоклеточный организм представляет собой колонию генетически одинаковых клеток. Даже такое сложное существо, как человек, онтогенетически является колонией высокоспециализированных клеток, развившихся из одной-единственной клетки – зиготы.

Каждый из нас в определенный момент жизни представлял собой одну клетку. Как у любого одноклеточного существа, у ее генов есть только один «интерес» – растиражироваться. Клетка поделилась пополам, потом каждая дочерняя – еще пополам… У каждой из этих клеток тоже свой интерес – такой же, как у материнской!

Зигота делилась, некоторые клетки становились скелетом, другие – мышцами, третьи – нервной системой и так далее. Специализированные клетки становятся печенью, сердцем, мышцами, перестают размножаться (делиться) и в итоге умирают,