Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему - Евгений Викторович Бульба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двадцать тысяч видов эусоциальных насекомых (в основном муравьев, пчел, ос и термитов) составляют лишь 2 % от примерно одного миллиона всех известных нам видов насекомых. Тем не менее с точки зрения численности, биомассы и воздействия на окружающую среду это меньшинство доминирует в мире шестиногих. Положение эусоциальных насекомых среди беспозвоночных сравнимо с положением людей среди позвоночных, но мир беспозвоночных обширнее и многообразнее[55].
Эдвард Уилсон
Родственный отбор был открыт Уильямом Гамильтоном. Упрощенно его можно объяснить одной фразой – альтруизм направлен на родственников. И чем родственность ближе, тем сильнее альтруизм.
Гамильтон высказал мысль, что, возможно, гены используют нас как временный контейнер, и именно ради этой цели они нас и породили. В свою очередь, Докинз облек эту гениальную теорию в эффектную обертку образа «эгоистичного гена».
Те животные, которые заботились об окружающих особях с общим (хотя бы частично) генотипом, повышали шанс репродукции генов, аналогичных своим собственным. Гену как хозяину положения это выгодно – заставлять животное заботиться о потомстве, так как потомство содержит половину твоих же генов. Также выгодно заботиться о родственниках и их потомстве – они тоже содержат часть общих генов. В шутливой форме идею сформулировал эволюционист Джон Холдейн: «Я готов умереть за двух братьев или восьмерых кузенов».
Постепенно под влиянием родственного отбора конкурентное преимущество получали многоклеточные организмы, заботящиеся о своем потомстве и родственниках. Эволюция сотрудничества на уровне насекомых оттачивалась в течение невообразимо долгого времени. В какой-то момент произошел переход от простой заботы о потомстве к истинной общественности (эусоциальности). На этом пути существовало множество переходных форм, которые наблюдаются на многочисленных примерах современных насекомых.
Эдвард Уилсон делает акцент на том, что эволюционно в выигрыше оказались эусоциальные виды. Эусоциальность характеризуется наличием гнезда с несколькими поколениями животных, разделением труда и альтруизмом. Эти виды смогли наладить истинное сотрудничество и с помощью разных способов так или иначе взять под контроль естественный для каждого организма «эгоизм».
Ну что ж, давайте посмотрим, как подобные теории помогают понять глубинный смысл ярких примеров «альтруизма». Медоносные пчелы и муравьи живут группами ближайших родственников – они сестры. Кроме сестер, там еще есть немного братьев и мать. Таков состав муравейника и улья. Если мать умирает, то сестры выбирают одну, которой делегируют функцию размножения, и та производит племянниц, постепенно замещающих сестер. Естественно, что пчела готова положить жизнь за ближайших родственников. С точки зрения ее генов лучший шанс распространиться – это обеспечить размножение матери. При этом отдельная пчела как организм теряет все. Она не живет отдельной жизнью – только в жесточайшем подчинении интересам улья. Она не размножается и готова в любой момент умереть, если в улье слишком много ртов или нужно его защищать.
Здесь мы видим, как интересы отдельного организма (пчелы) полностью расходятся с интересами ее генов. Интересы ее семьи также полностью расходятся с ее интересами. Пчелиный рой заинтересован захватить как можно больше еды и пережить зиму. И ради этой цели его члены трудятся неустанно. Сложное переплетение интересов разных уровней. И это еще не все…
С точки зрения стороннего наблюдателя (инопланетянина, например), муравейник или пчелиный рой может показаться не содружеством организмов, а единым целым. Просто органы этого организма способны действовать удаленно. Отдельная пчела, специализирующаяся на своей функции, подобна отдельному органу единого организма. Здесь есть мышцы – рабочие пчелы, иммунная система – защитники, пищеварительная – пчелы, кормящие личинок, и половые – королева и трутни. Отдельные пчелы-органы не имеют ни своей судьбы, ни собственных интересов – все подчинено единому целому. Чем не организм? С философской точки зрения рой, а не пчела имеет все признаки полноценной особи – у него своя судьба, цель, он расширяет ареал, образует дочерние рои – потомство, конкурирует с другими ульями и борется за выживание. Тогда получается, что интересы генов частично совпадают с интересами роя – размножаться, а интересы отдельной пчелы можно практически игнорировать – они полностью размыты между программой генов и интересами роя.
Несмотря на то что трактовать поведение общественных животных привычнее, чем разбираться в сотрудничестве одноклеточных, в действительности в поведении пчелы альтруизма не больше, чем в поведении амебы. С учетом всего перечисленного «альтруизм» общественных насекомых уже не кажется чем-то очевидным. Это скорее похоже на «альтруизм» клеток многоклеточного организма, в том числе наших собственных.
Первопроходцы
Гамильтон отлично помнит момент, когда он вдруг понял, что тело и геном больше похожи на общество, нежели на слаженный механизм. Вот что он пишет по этому поводу: «И тогда пришло осознание, что геном – это не монолитная база данных и руководящая группа, преданные одному проекту – оставаться в живых, иметь детей, каковыми я воображал его ранее. Он начал казаться мне сродни залу заседаний совета директоров, полю боя, на котором индивидуалисты и фракции сражаются за власть… Я же – посол, отправленный за границу некоей хрупкой коалицией, носитель противоречивых приказов хозяев расколовшейся империи[56].
Мэтт Ридли
Примечательно, что люди, обеспечившие прорыв в понимании альтруизма, не были этологами или неврологами, нет, они изучали достаточно далеких от нас существ – насекомых. В судьбах двух гениальных ученых, Эдварда Уилсона и Уильяма Гамильтона, поразительно много параллелей – оба были юными натуралистами и коллекционерами, оба получили увечья в детстве, помешавшие им заняться другой деятельностью. Оба были энтомологами и этологами, исследовали общественных насекомых, использовали основную специальность для обоснования более широких биологических и философских теорий.
Гамильтон был профессором Оксфордского университета и специализировался на изучении общественных ос. Вряд ли он стал бы таким авторитетом в научном мире, если бы оставался исключительно энтомологом. Он не был ярким лектором, много времени проводил в полевых исследованиях и непосвященным мог показаться типичным паганелем. Однако наблюдение за общественными осами привело его в совершенно иную область знания – он выдвинул теорию генетического происхождения альтруизма, родственного отбора и, собственно, ген-ориентированную теорию эволюции, так талантливо изложенную Докинзом в «Эгоистичном гене».
Наш второй герой – Эдвард Уилсон. В семь лет будущий профессор Гарвардского университета лишился глаза на рыбалке. Будучи юным натуралистом, без стереоскопического зрения он больше не мог наблюдать за птицами и животными. Однако остроты его оставшегося глаза хватало для наблюдений за насекомыми. Возможно, человечество лишилось хорошего орнитолога, но приобрело значительно больше: благодаря наблюдениям за муравьями Уилсон открыл новое научное направление – социобиологию.
Как и Гамильтон, Уилсон добился известности в своей первой специализации