Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

Аврелия старалась запомнить слова врача, чтобы пересказать Цезарю, когда тому станет лучше.

– Одного не понимаю, – заметила Аврелия, – почему этого не случалось раньше? Мой сын не раз переживал крайнее напряжение.

Она имела в виду битву при Митилене, похищение Цезаря пиратами, войну со Спартаком, суд над Долабеллой, тяжелейшие заседания Сената… Как сыну удавалось оставаться здоровым?

– Разумеется, госпожа, – согласился врач, – но это особенное заболевание; чаще всего оно проявляется в детстве, но изредка развивается позже. Видимо, это относится и к проконсулу. Возможно также…

– Что? – спросила Аврелия, не выдержав внезапной паузы.

– Возможно также, госпожа, что сегодня в этом доме произошло то, о чем я не знаю и что меня не касается. И это событие стало самым тяжелым, трудным и напряженным из всех, с которыми проконсулу случалось сталкиваться.

Аврелия посмотрела на Юлию, и та кивнула. Обеим было ясно, что доктор не ошибся. Однако их раздражало, что у этого человека, который, казалось, все умел объяснить, нет средства против болезни. Аврелия щедро заплатила врачу, хотя ждала от него большего, и отпустила его.

Миновала вторая стража.

Кальпурния сидела подле мужа. Аврелия велела ей звать на помощь, если судороги повторятся.

Общественный дом, жилище семьи Юлиев

На следующий день

Так или иначе, ночь прошла спокойно.

На рассвете Цезарь отправился на Форум и, как обычно, занялся неотложными делами. Тога, надетая под присмотром матери, прикрывала синяки, которых домашние старались не замечать.

Воспользовавшись отсутствием сына, Аврелия решила разобраться с этим неприятным случаем окончательно и вызвала к себе атриенсия, троих рабов, которые помогали им ночью, и Абру.

Все пятеро стояли посреди атриума. Хозяйка лежала, голос ее был спокоен, однако в нем звучал ледяной холод, исключавший малейшее непослушание.

– Никому не рассказывайте о том, что случилось ночью, – сказала она. – Достаточно ли ясен мой приказ?

Рабы кивнули, но Аврелию это явно не удовлетворило.

– О том, что было ночью, никому не расскажут ни моя внучка, ни невестка, ни врач Фидий, с которым мы обо всем договорились. Если кто-нибудь в Риме об этом узнает, я сделаю вывод, что виновен кто-то из вас, и прикажу запороть всех пятерых до смерти. Я не стану тратить время, выясняя, кто предатель. Надеюсь, вы хорошо поняли?

Пятеро рабов сглотнули и закивали. Глаза их округлились, как блюдца, на руках и лбах выступил пот. Обычно госпожа Аврелия бывала справедливой, сердечной и щедрой, однако при любых подозрениях в вероломстве становилась жесткой и неумолимой. Если по Риму поползут слухи о том, что хозяин – Цезарь – прошлой ночью потерял сознание, став жертвой загадочного припадка, Аврелия выполнит свою угрозу, и рабы это знали.

– Возвращайтесь к своим обязанностям, – приказала она.

Ясно как день: если слухи о болезни Цезаря дойдут до Цицерона или Помпея, оба найдут способ использовать его слабость в своих интересах. В непредсказуемом Риме у сына Аврелии и так много врагов, а отныне ему предстояло сражаться с чудовищем, обитавшим у него внутри. Аврелия твердо решила любой ценой не допустить, чтобы болезнь Цезаря превратилась в оружие его противников.

XCII

Переселение

Альпы, область, населенная гельветскими племенами

Март 58 г. до н. э.

Хижины пылали в предутренних сумерках.

Казалось, пламенем охвачена вся долина.

Хотя никто не нападал.

Дивикон, вождь гельветов, хмуро смотрел на огненный ад, но на лице его читалась не только печаль, но и удовлетворение. Противостояние между ним, Оргеториксом, Кастиком и Думнориксом длилось три года. Одни предлагали пуститься в путь и покинуть эти края, где они десятилетиями прозябали в холоде и голоде. Другие выступали за то, чтобы остаться и, как прежде, соседствовать с германцами на севере, другими галльскими племенами на западе и римлянами на юге. Но в конце концов, прибегнув к насилию и убийствам, он, Дивикон, вновь возглавил племя.

Он не сводил глаз с бушующего пламени. В его распоряжении было больше трехсот тысяч человек. Десятки тысяч воинов, готовых на все, чтобы получить землю получше этой, и пускай придется вступить в войну с другими галлами, германцами или даже римлянами. Они не страшились ничего и никого. Это был многочисленный народ-воин, и никто во всей Галлии не мог его остановить. Им требовался только вождь, и этим вождем стал он, Дивикон.

В прошлом им приходилось лишь защищать свои владения – например, от легендарного Спартака, возглавлявшего войско рабов, – но теперь обстоятельства изменились: земель было слишком мало, чтобы прокормить гигантское племя, численность которого год от года росла. Настало время сниматься с насиженного места.

Дивикон был известен своей непримиримостью. Такие люди не отступают даже перед непреодолимыми препятствиями, тем более перед вражеским племенем или иноземным войском. Но кое-кто сомневался. Вот почему он приказал сжечь все деревни в долине и окрестностях. Отныне у племени не осталось безопасного места, куда можно вернуться, очага, к которому можно прильнуть и согреться, огородиков, которые можно возделывать, чтобы кое-как выживать. У его соплеменников не осталось ничего. Теперь они могли только двигаться на запад и юг и захватывать все, что попадется по пути. Их ждали другие, более плодородные земли, долины с густой травой для выпаса скота, благоприятный климат, рабы, новые жилища, чужие деревни, иной мир.

Общественный дом, жилище семьи Юлиев

Март 58 г. до н. э.

Уединившись в таблинуме, Цезарь просматривал семейные счета: долги оказались даже больше, чем он рассчитывал… А еще он сверял карты, но главное – читал письма и отчеты о приграничных областях империи. Один отчет обеспокоил его всерьез. Как и последнее голосование в Сенате.

Он сосредоточенно читал бумаги, размышляя о будущих походах.

Дела шли неплохо: пролежав несколько дней, он окончательно оправился. Врач был убежден, что, если сохранять спокойствие, это может и не повториться. Правда, наверняка он сказать не мог. Болезнь была чревата чем угодно.

Восстановив силы, Цезарь решил относиться ко всему хладнокровнее. Последние месяцы и противостояние с Сенатом были очень тяжелы. Продвижение земельного закона потребовало титанических усилий, а просьба Помпея жениться на Юлии стала последней каплей.

Но теперь все улажено.

Слова Юлии и настояния матери вынудили его согласиться на брак дочери с Помпеем как на меньшее из зол. В конце концов, как заметила Юлия, Помпею придется хорошо с ней обращаться, пусть даже из чистого себялюбия. Помпей сколь угодно гнусен, но отнюдь не глупец и, как он признавался сам, руководствуется исключительно своими интересами. А потому он станет заботиться о Юлии, как заботился о сохранении своего богатства, безопасности и власти.

Итак, Юлия вышла замуж, и Помпей вел себя с юной женой так, как и