Книга белой смерти - Чак Вендиг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судя по всему, человек, чей труп тащили сейчас, перед смертью не сопротивлялся, поскольку пулевых отверстий в нем не было. Как и крови. Просто труп с лицом, покрытым белой плесенью под прозрачным пластиковым пакетом. Его ботинки, волочась по земле, оставляли две борозды.
Мэттью понимал, что долго так продолжаться не сможет. Боевики ДАВ делали вид, будто это эффективный способ решения проблемы, однако это было не так. И не только потому, что это было связано с насилием; нет, насколько слышал Мэттью, многие уже были заражены, но просто пока что еще не знали об этом. Достаточно лишь один раз чихнуть или кашлянуть, достаточно одного сопливого болвана или придурка, брызжущего слюной при разговоре, и все будет кончено. Все эти люди уже мертвы.
Просто они этого еще не знают.
По крайней мере, так хотелось думать Мэттью. Эта мысль была жестокой, нехристианской, однако сейчас он сам стал жестоким нехристианином.
Мэттью зашел в главное здание, и женщина, раздававшая работу, махнула рукой, подзывая его. Ее звали Пегги. У Пегги были длинные волосы, выкрашенные в оранжевый цвет, и очки в розовой оправе, сидящие на носу Карла Молдена[146]. Мэттью назвал себя, и ее пальцы заплясали на написанном от руки списке. При этом она напевала себе под нос «Никогда не брошу тебя».
– Так, мой сладкий, – сказала Пегги. – Джим Феллоус. О!
– О?
– О, милок. Сегодня ты направляешься в Подземелье.
– В Подземелье?
– Точно, – осторожно произнесла она. – В Подземелье.
* * *Ничего удивительного. В Инсбруке были заключенные.
Мэттью предположил, что если б он достаточно долго оставался в руках Стоувера, то в конечном счете оказался бы здесь. (Здесь или в канаве.)
Благодаря Пегги Мэттью обнаружил, что в Инсбруке имелся подземный уровень. Большинство зданий были связаны между собой тоннелями – в основном имеющими чисто технологическое назначение, но среди них были и те, которые создавали комфорт, например винные погреба, тренажерные залы и, как выразилась Пегги, «комнаты, куда могут привести своих любовниц состоятельные гости». Это она произнесла с похотливым блеском в глазах, словно речь шла о страницах романтической книги, которую она читала.
Пегги указала Мэттью на дверь здесь, в главном здании, за кухней и кладовкой с припасами. Он спустился вниз по лестнице. Там было заметно прохладнее. Бетонный пол и стены из шлакоблоков, чем-то напоминающие тюрьму – или, подумал Мэттью, среднюю школу, в которой он учился. Пегги сказала ему повернуть дважды направо, затем налево, и так он попадет мимо котельной, мимо бывшего угольного склада прямо к камерам. Это были самые настоящие тюремные камеры, куда администрация курорта – когда это было еще законно – запирала на ночь гостей, которые слишком много выпили и вели себя буйно, чтобы остыли до утра.
И вот теперь они снова превратились в нечто подобное – по крайней мере, так объяснили Мэттью. Иногда боевики срывались с катушек (Пегги сказала, что они ведут себя как осы в канун зимы, «жрут все подряд», пока не наступили холода), и когда такое происходило, их отправляли вниз на денек-другой.
Пегги сказала, что убирать в камерах, где сидят заключенные, не надо – только в тех, где двери открыты. К тому же иногда боевики мочатся, срут и блюют прямо на пол, и все это вытекает из-под дверей.
Но у Мэттью мелькнула мысль: а что, если это и есть шанс? Конечно, не в части человеческих испражнений; но вот он сейчас находится в главном здании. Или, по крайней мере, в подземных помещениях под ним. Если придумать, как подойти к Бо, это, возможно, как раз то, что ему нужно.
Надо было это обдумать. А пока что Мэттью поставил ведро со шваброй на пол. Грязная вода перехлестнула через край.
Мэттью начал мыть пол.
Большинство камер были свободны. Те, кто находился в занятых камерах, или спали, или ухмылялись, прильнув к забранным стальной сеткой окошкам в дверях. Они выкрикивали Мэттью разные гадости. Тому от похабщины по-прежнему становилось не по себе. Хотя он и понимал, что сквернословие не обращено непосредственно против Бога, раньше, когда он еще был верующим, он утверждал, что такие слова не делают чести Всевышнему; те, кто их произносит, не славят Царствие Небесное и милость, ниспосланную людям.
Теперь Мэттью понимал, что все это полная чушь. Однако непристойные слова по-прежнему вызывали у него неприятное чувство.
Он не поднимал головы. И не отрывал швабры от пола. Шлеп, шлеп, плюх, шмяк.
Наконец Мэттью подошел к последней двери.
Из-под двери высунулись четыре пальца. Вокруг них расплылась лужица мочи (судя по цвету).
Пальцы подергались и скрючились. Мэттью ткнул в них шваброй, заставляя убраться.
Пальцы не убрались.
Толкнув дверь плечом, Мэттью сказал:
– Уберите пальцы, пожалуйста.
– Не уберу, – донесся голос из-под двери.
Голос был женский.
Мэттью присмотрелся, однако с этого места ему почти ничего не удалось увидеть. Он смог только рассмотреть, что это женщина – крупная женщина, высокая, широкоплечая, не то чтобы жирная, но с обилием плоти, распирающей ее одежду. Женщина лежала на полу, вытянув руку и просунув кисть под дверь.
– С вами всё в порядке? – спросил Мэттью.
Ответом ему стало одно слово:
– Нет.
– Извините, – пробормотал Мэттью, начиная протирать пол между растопыренными пальцами женщины.
– Я не стану отвечать… на ваши вопросы… – В словах был вызов, однако тон, которым они были произнесены, был подавленный, сломанный. Словно женщине пришлось сделать отчаянное усилие, чтобы их произнести. Что, предположил Мэттью, само по себе уже было вызовом.
– У меня нет к вам никаких вопросов.
– Вы настоящий?
Странный вопрос; Мэттью не сразу нашелся, что ему ответить.
– Да.
– Значит, вы наконец решили меня убить?
– Нет, я просто мою пол.
– Моя моча. Можете прямо так и сказать. Это моча.
– Я… – Мэттью поймал себя на том, что у него горят щеки и шея. Ему стало стыдно и горько. Настолько, что эти чувства едва не раздавили его. – Да, извините.
– Не нужно никаких извинений. Вы сами выбрали эту жизнь.
«Я ее не выбирал. Я просто хочу вернуть своего сына».
– Я могу принести вам другое ведро…
– Мне не… мне не дают ведро, новичок.
– О…
– О! – насмешливо повторила женщина. – Просто убей меня.
– Я не буду вас убивать.
– Я ни хрена не отвечу про своих друзей!
– Про ваших друзей?
Женщина застонала. Мэттью сообразил, что слышит ее голос гораздо лучше, чем голоса других узников, потому что она, сама не подозревая о том, обращалась к нему в щель под дверью.
– Про пастухов. Про стадо.
– Вы были вместе с… путниками?
– Совершенно верно. И они необыкновенные. Они такие… – Женщина застонала, словно превозмогая боль. – Ваше зло не может их задеть.
– Я не знаю, кто вы, но…
– Меня зовут Марси, дддд… долбаный козел. Марси Рейес.
– Знаете, я не плохой. Это не я
