Мертвые бродят в песках - Роллан Сейсенбаев

Насыр отправился в путь на верблюдице Ойсылкаре – крепкой, выносливой. Небо над пустыней было черно от вороньих стай. Они кружились над человеческими трупами. По склонам песчаных холмов, воровато оглядываясь, пробегали шустрые лисы и барсуки. Да, у хищников пустыни был пир. Ойсыл-кара, вздрагивая, пугливо обходила или переступала через трупы. Вскоре и она привыкла к трупному смраду. На другой день Насыр добрался до аула, где жил Сансызбай. Трудно это было теперь назвать аулом – кругом было запустение, разруха, лишь в нескольких юртах еще теплилась какая-то жизнь. Не было ни шумной детворы, ни женщин у очагов, ни мелкой скотины на окраинах. Сердце Насыра дрогнуло, когда он увидел эту щемящую душу картину. Он подъезжал с подветренной стороны, сильно несло трупным смрадом. Ойсылкара все чаще шарахалась, наконец, встала как вкопанная на окраине аула. Тогда Насыр спешился, привязал ее к кусту, а сам направился к юртам. В руке он сжимал толстую отцовскую камчу. Подойдя ближе к юртам, он увидел вздутые трупы. Из одной юрты, озираясь, выбежали две лисы. Сели на задние лапы, метрах в тридцати от Насыра, и стали наблюдать за ним. Вскоре Насыр был у юрты Сансызбая. Прикрывая рот и нос ладонью от смрада, он вошел в жилище и отпрянул. Сансызбай был мертв, тело его уже разлагалось. Насыр вскрикнул. Рядом с Сансызбаем лежала его мертвая жена. Он пулей выскочил из юрты. Встревоженное воронье взлетело, было над крышей, но опустилось снова, видя, что угроза миновала. Потрясенный Насыр прибежал к верблюдице. Тут же его вырвало. Он сел на верблюдицу, обхватил ее горб руками и горько расплакался. Ойсылкара торопливо пошла прочь от аула. Вслед Насыру торжествующе каркало воронье; оглядываясь, спешили на очередной пир лисы и шакалы.

Утром Насыр добрался до Курентала. Он решил набрать воды и немедленно отправиться дальше. Ему было больно, оттого что он не смог предать земле тело дяди и его жены, – что же было делать, если не нашел в себе сил даже подойти к ним близко?

Он набрал в торсык воды, умылся, напоил верблюдицу. Ему показалось, что печь в избушке топится. Мелькнула мысль: может, заглянуть? Но, вспомнив слова отца быть осторожным в пустыне, тут же отказался от своего намерения. Как только отъехал от колодца, дверь лачуги распахнулась, и оттуда выбежал голый мальчишка лет пяти. Он с криком бросился вслед Насыру. Однако до Насыра он не добежал. Споткнулся о кучу золы, упал и больше не вставал: у него совсем не было сил подняться. Изможденная, страшная женщина выскочила вслед за ним. В руке у нее был нож. Насыр резко повернул верблюдицу назад, крепче сжал в руке камчу и с громким криком направил Ойсылкару ей наперерез. Женщина остановилась на полпути, довольно-таки проворно юркнула в избушку. Насыр ринулся за ней и тоже вбежал. Мужчина средних лет – худой, всклокоченный – держал между коленями ребенка лет одиннадцати. Он норовил его полоснуть ножом по горлу; окровавленный ребенок рвался из его рук. Рядом с мужчиной валялась отрубленная детская голова – в котле, по всей видимости, варилось мясо. Только сейчас Насыр обратил внимание: здесь стоял густой запах варящегося мяса. Насыр вскрикнул страшным голосом и изо всех сил ударил мужчину плеткой. Ребенок, вырвавшись, бросился к Насыру: это был русский рыжеволосый мальчик.

«Не убивай нас!» – стала кричать и причитать женщина слабым, жалким голосом. Она прижалась к мужчине. Однако она причитала скорее по привычке: глаза ее были совершенно пусты – может быть, она уже была безумна. Насыр был потрясен, глядя на этих несчастных людей. Вместе с уцелевшим мальчишкой они быстро вышли из лачуги. Мальчика, которого минуту назад преследовала женщина с ножом, уже не было: он уходил в пески. Насыр окликнул его, ребенок оглянулся и побежал прочь. Совсем скоро он упал без сил. Насыр принес его к колодцу на руках, потом смыл кровь с пораненного мальчишки, обоих завернул в свой чапан, посадил на верблюдицу, и медленно они стали удаляться от этого страшного места.

Одним из этих спасенных детей был Бекназар. Второго – русского мальчика – усыновил Муса, назвал его Жарасбаем. Муса поставил его на ноги, Жарасбаи женился, вскоре после этого уехал в город, теперь он там в большой должности. Бекназар же рос у Насыра. Уже после войны его разыскали родственники, и он уехал с ними. Теперь, столько лет спустя, Насыр и Бекназар остановили своих коней у Курентала, напились из колодца. От бывшего бекета – лачуги – давным-давно не осталось и следа.

«Здесь я и попрощаюсь с вами, Насыр-ага», – сказал грустно Бекназар.

Насыр не стал его задерживать. «Будь здоров, брат мой, – ответил Насыр. – Будем живы – встретимся. Не забывай Караой – что-то ты в последнее время совсем не показываешься у нас. Дела, конечно, делами – да все-таки выбирай время…» – «Верный упрек, Насыр-ага. Все думал: повзрослеют дети – забот убавится… Да не выходит так…»

С тем они и расстались.

К утру, мулла Насыр таки задремал. Но зыбкий сон его был нарушен отчаянным лаем собаки. В другой комнате Акбалак испуганно вскрикнул: «Насыр, что-то случилось там!» Насыр выглянул в окно. Пес Акбалака сражался с волками. Один из них, бросившись на него сзади, схватил волкодава за ногу и повалил.

– Да это же дикие собаки! – догадался Акбалак и в исподнем бросился во двор. За ним поспешил и Насыр. Пока они, спотыкаясь в темноте, выбрались во двор, одичавшие собаки разнесли волкодава в клочья. Мимо калитки пронеслась стая, громко лая. Собаки, разодравшие акбалаковского волкодава, поспешили за стаей. Акбалак и Насыр бросились, было за ним, но одна из собак – огромная, с телка – вдруг остановилась и скалясь сделала шаг в их сторону. Старики застыли на месте. Пораженные увиденным, они смотрели вслед удаляющейся стае.

– Ты заметил, – наконец сказал Акбалак, – они, кажется, увели с собой нескольких собак из аула?

– Я заметил другое, – ответил Насыр, – в их стае было несколько волков. Печальные наступают времена, Акбалак: наши собаки, наши друзья превращаются в волков, в наших врагов…

– Ойбой! – схватился вдруг за голову Акбалак. – А не задрали они твою кобылу? Беги-ка в сарай, Насыр!

Насыр бросился в сарай. Кобыла была цела, но испуганно всхрапывала и металась на привязи. Насыр похлопал ее по крупу, она стала успокаиваться.

Выйдя из сарая, он поспешил к Акбалаку.

Акбалак, стоя на коленях, горбился над парящим телом разодранного пса. Окрашивая край горизонта алым, над пустыней забрезжил рассвет.

Часть вторая

Гибнет государство, когда перестают в нем отличать хороших людей от плохих.

Что мне в том, что живет общее, когда страдает личность? Что мне в том, что гений на земле живет в небе, когда толпа валяется в грязи?

…Все наше достоинство заключается в мысли. Будем же стараться мыслить правильно: это основа морали.

IV

Тесный дом Насыра был переполнен. Кахарман, прощаясь, сказал как будто бы все – но рыбаки молча ждали. Каждый из них в душе был встревожен, каждый думал, что если уезжает и Кахарман – значит, беда недалеко, значит, ничего уже невозможно сделать.

Безусловно, они считали Кахармана своей опорой, своей надеждой – и теперь эта надежда покидала их.

– Вот так, земляки, – проговорил еще раз Кахарман. – Сказать мне больше нечего. Да и сколько можно об одном и том же…

Теперь он даже пожалел, что так долго рассказывал им о своих бесплодных скитаниях в Алма-Ате и Москве. В самом деле, он отнял у людей последнюю надежду – зачем? Если его личная вера рухнула – имеет ли он право отнимать ее у людей?

Рыбаки потихоньку один за другим стали выходить из дома. Кахарман сидел, низко опустив голову. Насыру очень хотелось спросить, куда намерен держать путь сын, но, чувствуя, что Кахарман ничего определенного не скажет, – молчал. Всему свое время, решил он, когда найдет нужным – сам даст весточку.

Кахарман встал, Насыр и Корлан поднялись тоже. Он порывисто обнял старых родителей, потом подошел к Беришу:

– Храни их, Бериш! Парень ты у меня совсем взрослый… Бериш кивнул и отвернулся – скрывая слезы.

– Ну-ну… – шепнул ему Кахарман. – Оставь сантименты… Бериш снова кивнул.

К Айтуган с детьми посадили жену Саята – так захотел Кахарман, полагая, что жена Саята скрасит тоску Айтуган. Сам же сел в машину Саята. Все остальные погрузились в старенький автобус и тронулись. Аул остался позади, им никто не мешал, но Кахарман не был расположен к разговору – молчал; казалось, даже задремал. Миновали пески и скоро выехали на накатанную дорогу. За правым стеклом потянулись горбатые песчаные склоны Караадыра.

– Саят, – попросил Кахарман, – пошли кого-нибудь, пусть вернут машину с Айтуган…

Саят остановил последние «Жигули», поманил Есена.

– Догоните Айтуган, пусть поворачивает назад. Мы будем ждать их здесь. – Дальше он перешел на шепот: – Как только будете на вокзале, закажите стол. Подойди к начальнику вокзала и скажи: едет Кахарман. Он знает, что делать…