Мертвые бродят в песках - Роллан Сейсенбаев

– Я рад, что тебе понравился мой кюй, – оживленно ответил Акбалак. – Но хотелось бы услышать, как ты поешь. Давайте забудем спор, а ты, Екор, спой нам…

Работая над проектом, Шараев много поездил по Средней Азии, но не сходился близко с местными жителями. Среди казахов в таком теплом дружеском кругу он был впервые, и сейчас, пожалуй, жалел, что этого не случилось прежде. Ему нравились и Насыр, и Акбалак, и все время молчащий Откельды – могучий, бритоголовый.

– Мустафа, давай-ка нашу любимую, – промолвил Насыр и, откашлявшись, протяжно запел:

Черный ворон, черный ворон,Что ты вьешься надо мной?Ты добычи не добьешься,Черный ворон, я не твой!

Голос у Насыра был сильный, глубокий. «Ну, чем не русский человек! – вдруг подумал Шараев против своей воли, и теплое, близкое чувство шевельнулось в нем и стало расти к этому крепкому, невысокого роста казаху. – Ведь и эти люди, простые казахи, такие же широкие души, как мы, русские…»

Насыру стал подпевать Славиков, скоро и домбра Акбалака включилась в песню.

Полети в мою сторонку,Скажи маменьке моей,Ты скажи моей любезной,Что за родину я пал.

Потом и Акбалак стал подпевать. Сильный, звучный, почти что профессиональный голос жырау окрасил песню величавостью, плавностью. «Да ведь они все здесь чертовски талантливы! – продолжал размышлять Шараев. – Вот что значит жизнь у моря: на воле, рядом со стихией». И он тоже стал подтягивать:

Калена стрела венчала.Среди битвы роковой.Вижу, смерть моя приходит,Черный ворон, весь я твой!

– Не хочешь, а заставят петь, правда? – Славиков похлопал Шараева по плечу и довольно рассмеялся.

Печальная, раздумчивая песня летела по темному небу, над тишью пустыни, над волнами – спокойными, серебристыми от света луны, давно взошедшей, над перевернутыми лодками. Время от времени слышался храп привязанных лошадей, лай собак из аула, мелкие звуки плещущейся рыбы.

Привлеченная красивой, протяжной песней к берегу двигалась Ана-балык. Она двигалась небыстро. Вот нашла узкую полоску песка и, высунув голову, стала слушать. Не вовсе безопасным это было удивление. Как-то у Акеспе она вот так же безмятежно заслушалась – и чуть было не пришлось вступить в схватку с бурым сомом. Хорошо, с берега закричал мальчик, увидев сома. Ана-балык вздохнула и поплыла в море.

Тем временем с берега уже полилась другая песня – ровная, бархатная. Ее пели Акбалак, Насыр и Откельды. А огромный бурый сом как раз в это время приближался к берегу – его влекла сумасшедшая Кызбала, которая бродила по берегу со своим старым, уже немощным псом. Ничего не знала она о приезде гостей, не было ей дела до них даже сейчас – до костра, до песен. Она жила своей особой жизнью, ничто не касалось ее темного сознания. Впрочем, иногда она подсаживалась к женщинам, собравшимся посудачить, но никто из них никогда с ней не заговаривал – молча она пила чай и уходила не попрощавшись, так же как и появлялась – никого не приветствуя. Целые дни Кызбала проводила на морском берегу – в горькой печали, в ожидании утонувшего сына.

Сейчас она как обычно шла по берегу. Собака невдалеке бежала за ней. Вдруг собака жалобно заскулила. Кызбала обернулась. Сом, открыв огромную пасть, вместе со струей воздуха всасывал бедную тварь, которая упиралась всеми четырьмя лапами в песок. Произошло это почти мгновенно – собака исчезла в рыбьей пасти. Кызбала сердито замахала руками, закричала:

– У, проклятый! Подкараулил, да? Чтоб ты сдох, слышишь? Чтоб ты сдох! – И она пошла дальше.

Назавтра московских гостей ожидало увлекательнейшее зрелище – состязание скакунов. По получении телеграммы Насыр и другие аксакалы решили отложить это празднество до приезда гостей. Ранним утром молодые джигиты тихим ходом отправились к кону – оттуда они должны были промчаться во весь опор до подножия Караадыр. Тем временем же в Караое началось веселье, шумной толпой люди стали стекаться к месту, где начались конные игры: байга, кокпар, тенге алу. Чуть поодаль крепкая молодежь начала состязаться в силе, на солнце мелькали потные, смуглые спины. Шараев, Славиков и Насыр снова слушали Акбалака.

Я не слезу с коня, что в скачке скор,На верблюда навьючу я свой шатер.Для свободы я вырос, как дикий кулан,Чтоб пастись, мне нужен степной простор.Я тростник у реки, где пески легли,Я стеблем своим не коснусь земли,Я как тополь, что вырос среди песков,Даже ветры согнуть меня не смогли.Я как сук, устоявший и в бурелом,Хоть руби, не расстанусь я со стволом.Грудь в железе моя, лицо – булат,Бей о камни, а я не склонюсь челом.

Когда он пел свою очередную песню, его стали обступать девушки в длинных платьях с пышными оборками понизу и джигиты в праздничных одеждах.

– А молодежь слушает песни Акбалака? – поинтересовался Шараев. – Или они поют лучше?

«В самом деле – поют они песни Акбалака или нет? Или у них свои песни, соответствующие времени?» – подумал Славиков. Сколько он ни приезжал сюда, ему как-то не доводилось слушать, как поет молодежь – Неужто и здесь те же проблемы: у старших своя жизнь, а на подрастающее поколение, увы, не хватает времени? А ведь есть казахам, что передать своим детям, есть! К примеру, знаменитое казахское гостеприимство, которое глубоко запало в душу профессору. Любую твою просьбу казах исполнит с охотой, как будто у него совершенно нет никаких своих дел. Хорошо у них и с почитанием старших: младшие не смеют ослушаться людей поживших, людей с большим жизненным опытом. Да, казахам необходимо осознать особенность своего духовного, морального уклада и ни в коем случае не терять ее, а приумножать, беречь – тогда они могут быть спокойны за свое будущее. Самосохранение нации – это ведь реальная проблема, а не досужий вымысел в наше беспокойное время, когда одна за другой нации, втянутые в процессы урбанизации, в гонку научно-технического прогресса, превращаются из наций в омассовленные общества…

Вот какие размышления повлек за собой вопрос Шараева. Акбалак, выходя из круга молодежи, тронул задумавшегося профессора за рукав. Славиков поднял голову и приветливо улыбнулся. Между тем джигиты и девушки запели – Славиков и Шараев стали слушать.

– Вот тебе и ответ на твой вопрос! – воскликнул, наконец, Славиков. – Ты слышал, сколько в их песнях задора и нормальной беспечности!

– А в песнях Акбалака больше печали и дерзости… – промолвил Шараев после молчания. – Не буду скрывать – они мне нравятся больше, хотя я человек еще не старый вроде.

– Но не это главное! – воскликнул профессор. – Главное, что казахи – это великолепный народ! Тихие, трудолюбивые, бескорыстные – всегда делятся последним с тем, кто нуждается. Умеют они и веселиться – крепко, от души! Что мы сейчас и наблюдаем.

А посмотреть было на что.

В байге, тенге алу и куресе джигиты из близлежащих скотоводческих аулов опередили рыбаков. Рыбаки поначалу не очень огорчились. Но когда и в кыз куу они проиграли, то веселья в них поубавилось. Тогда они принялись ждать главного состязания – скачек. Славиков не без иронии заметил:

– Насыр-курдас, что же произошло с рыбаками? Все призы достались соседям: палуаны у них, стало быть, ловчее?

– Е, Мустафа, ты ведь знаешь, как бывает, капризна удача. – Вдруг печаль нашла на его лицо. – Самых храбрых наших джигитов сожрала война…

Профессору стало неловко: не обидел ли он друга неуместной шуткой?

– Подожди огорчаться, Насыр. Главный приз будет у нас – вороной Мусы в наилучшей форме.

Насыр вмиг повеселел, словно ребенок:

– Е, так оно и будет!

Тем временем шумные толпы людей повалили к Караадыру. Вдалеке показались скачущие лошади. Пыль, поднимаясь из под их копыт, зависала в воздухе не рассеиваясь. Пока люди взбирались и удобно располагались на холме, всадники стали приближаться к кону. Впереди летел вороной Мусы. Стрелой он пересек межу кона; к своему любимцу уже бежал Муса.

– Вороной первый! Вороной первый! – зашумели на холме рыбаки и потянулись к Мусе, который, время от времени трогая свою соломенную шляпу кнутом, гордо поглядывал на людей. Потом подошел к седоку и одобрительно похлопал того по плечу:

– Как жеребец?

Подоспели и Славиков с Шараевым:

– Муса, ей-богу, ты просто непобедим!

– Это еще не скачки! – громко ответил Муса, искоса поглядывая на Шараева. – Вот, помню, в прошлом году республиканские. Там трудно нам пришлось, это точно. И все равно – первый!

Народ потянулся к морю – приспело время лодочных состязаний. Эти увлекательные гонки тянули к себе всех – и старых, и молодых рыбаков. А придуманы они были сразу после войны рыбаком Камбаром с Жайика.

– Егор Михайлович, не хочешь попробовать? – предложил Славиков Шараеву. – Ты да Болат – вот тебе и сборная московских ученых. – Славиков рассмеялся. – А приз пополам, а!