Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

Мой голос не был менторским, но, видно, сама того не замечая, за время работы вожатой я успела приобрести некоторый отрицательный опыт учительского занудства. Тем не менее, осознавая и не одобряя подобного поведения, в тот момент я считала, что эта строгая, серьезная речь ставит меня на пару ступеней выше воспитываемого мной мальчишки.

Гошка демонстративно небрежно лущил гарбузные семечки и противно отплевывался.

— Несешь полную фигню и несусветную чушь. Начхать мне на тебя. Ноешь как старая грымза! Уймись! Другим впаривай! Совсем рехнулась, дура? Обхохочешься! Для меня твои морали давно накрылись медным тазом. Ох, уж эта наша манера считать других глупее себя! Ох, уж эта привычка охаивать всех подряд! — саркастически пренебрежительно поливал меня Гошка.

— Ох, уж эта привычка навешивать другим на уши лапшу, — в тон ему ответила я, горя нетерпением наговорить ответных гадостей.

Гошка понял намек. Я подколола его тем, что он всегда неумело, по-глупому врал.

— Квиты, — хмыкнул он, сохраняя невозмутимость на невыразительном лице.

Мне было искренне жаль Гошку.

— Зачем уподобляешься «Варенику», зазря можешь пропасть. Спохватишься, да поздно будет. Останется только жалостью к себе упиваться. Я слышала, раньше ты слыл шутником, и Юлия Николаевна хвалила твои математические способности, — сделала я еще одну попытку образумить строптивого мальчишку.

— Достали все меня! Я не претендую на остроумие. Не мастак я в литературе. Обрыдло, осточертело все! Надоели высокомерные сожаления взрослых. И ты туда же. В старомодный маразм впала? Выдрючиваешься? Нахваталась дурацких фраз, умную из себя корчишь, — не отступался Гошка.

И завелся пуще прежнего, бешено сверкая глазами.

Мне не хотелось ссор в праздничный день, но и оставить за Гошкой последнее слово я не могла.

— Как видишь, лень твой не единственный изъян. Совсем с тормозов слетел! Я понимаю, ты слишком умен, но сегодня мне не до твоих умозаключений, — съехидничала я. — Ко всему прочему мне неохота с тобой целую вечность спорить. У нас не разговор, а сюрреалистический кошмар, как говорил один лектор-искусствовед. Обмен летучими фразами закончен. Не устраняйся от школьной жизни, а, в общем, живи как знаешь, — примирительным тоном сказала я и резко оттолкнулась палками.

Лыжи стремительно и хрустко понесли меня с горы. Только чувства полета, легкости и невесомости уже не было.

После обеда пришла в школу. Одноклассники встретили привычным шумом. Они уже настроились получить удовольствие от ритуала: таскать именинницу за уши. Вошел Петр Андреевич, учитель математики.

— Что же вы ее вверх за уши тащите, она и так всех в классе переросла. Вширь ей пора раздаваться, а то ведь, как камыш на ветру, гнется, — сказал он с улыбкой.

И ребята дружно занялись процедурой растягивания ушей в стороны. Наконец, я взмолилась:

— Мой день рождения, а развлекаются все, кроме меня. Пощадите! Хватит!

По традиции каждый урок начинался с того, что дежурный вставал и сообщал учителю о дне рождения и от имени класса просил не вызывать именинницу к доске. Учителя улыбались, поздравляли и выполняли просьбу коллектива.

На последней перемене пришла старшая пионервожатая. Моя рука привычно вскинулась в пионерском приветствии, и я с царственным спокойствием приготовилась терпеть положенные мне почести. Сердце билось с торжественной неторопливостью, подобающей данному особо важному событию. Слова вожатой были до самозабвения ярки и до неприличия восторженны. Я попыталась остановить поток красноречия, но вожатая шутливо заявила: «Всегда получай заслуженные лавры, а то другим достанутся». Потом поздравила меня, вручила книгу за победу в олимпиаде по математике и покровительственным тоном продолжила извергать неистощимый запас разнородных сентенций.

— Со всей очевидностью могу утверждать, что тебе пора подумать о подготовке к вступлению в комсомол, — неожиданно выдала на-гора вожатая. — Прозябание, унылость и пресность чужды тебе. В этом дашь фору многим. Не отлыниваешь, всегда неукоснительно выполняешь поручения. Имеешь положительные душевные особенности, не отрицаю уникальную необычность...

— Это вы про поведение? — с понимающим стыдливым взглядом спросила я. А сама тут же подумала: «О нем речь. Ежу понятно!»

— ...Учишься отлично, редактор классной и член редколлегии школьной газеты. На хор ходишь, со стихами на праздниках выступаешь, — не обращая внимания на мой вопрос, проникновенно продолжала вожатая.

Я застенчиво расцвела и смущенно улыбнулась.

— Ой, Аня, хватит перечислять! Я сама в конце года отчет по пионерской работе сдам, — дружески, но почтительно остановила я бесконечный монолог.

А сама подумала беспечно: «Не очень-то я верю в наши взаимно бескорыстные отношения. Зачем трепаться? К чему длинная прелюдия? Новое поручение для меня приготовили? Так давайте. Главное позвольте его одной выполнять, чтобы обеспечить мне независимость».

А вслух посетовала искренне:

— Дисциплина у меня хромает, понимаете? Меня оправдывает только то, что учусь хорошо.

Ответ вожатой был быстр и неожиданно изумителен. Такого я никак от нее не ожидала.

— Не оправдывает, а спасает! Чувствуешь разницу? — непедагогично рассмеялась Аня.

А я так вовсе расхохоталась. Люблю удачные выражения!

Вожатая добавила уже суховато, по-деловому:

— Проехали! Насчет поведения. Темперамент у тебя такой, понимаешь? Образумишься. Проще простого! Конечно, надо еще поработать над собой. Еще год впереди. А с сентября пойдешь вожатой в пятый класс. Это поможет тебе посерьезнеть.

— Получится ли? Между нами только два года разницы, — вздохнула я весело.

Вожатая ушла, а мне стало приятно оттого, что она верит в меня и считает достойной вступления в комсомол. Настроение еще больше улучшилось, и после уроков я вместе с группой одноклассников опять пошла на горку. Ребята катались на портфелях и сумках. «Снег засыплется, тетрадки намокнут. Почему они об этом не думают?» — удивлялась я. Но в какой-то момент бесшабашность победила, и я впервые за шесть лет учебы тоже съехала вниз на портфеле. Остановилась, вытряхнула снег. Увидела расплывшиеся строчки в тетрадях и подумала: «Влетит теперь от матери. Почему глупо поступила? Не взрослею? Ну и пусть!»

Только поднялась на горку, слышу, — ребята кричат:

— Беги скорей, тебя домой зовут!»

— Ну никакой личной жизни! Даже в день рождения не дают погулять от души, — недовольно забурчала я и нехотя побрела домой.

У ворот ждала бабушка и беспокойно охала:

— Корова отелилась, а перенести в хату теленка некому. Боюсь, застынет.

В коровнике под попоной лежал мокрый рыжий теленочек с белой меткой на лбу и мелко дрожал. Мы перетащили его в теплый угол за печку.

— Может, Зорькой назовем? — спросила бабушка. — Вон, какая звездочка на лбу.

— Она в мой день рождения появилась на свет. Пусть будет Мартой, — попросила я.

На ужин бабушка приготовила галушки и мои любимые пирожки с картошкой. А еще меня освободили от обязанности топить плиту лузгой. Я понимала, какая это скучная работа, и часам к девяти вечера сменила брата, а потом мы вместе сидели у плиты, по очереди сыпали лузгу, глядели в ярко-красные глазки отверстий и шушукались.

Перед сном мы развлекались тем, что учили Марту пить молоко. Она была беспомощная, жалкая и тянулась к любому, кто ее гладил. Она искала маму и жалобно вздыхала, когда мы отходили от нее. В десять часов вечера, как всегда, отбой.

Хороший был день, спокойный, приятный. Больше бы таких дней рождения. Была ли я сегодня счастлива? Да. Потому что ничего плохого не произошло. И это уже счастье. Не сразу я это поняла, а только, когда стала вспоминать прошлое.

Что меня радует? Вот иногда бежишь из школы, портфелем размахиваешь, настроение на все сто! Петь хочется! А почему? Пятерку получила по математике. По истории не вызвали к доске. Перемены прошли интересно. И все! Но ведь счастлива! И это так здорово!