Пятый доминион - Баркер Клайв

- По-видимому, для тебя это новое ощущение?

- Так вот к чему все сводится? Воспитание чувств? Если я угадал, то умоляю тебя: не надо мучить меня сейчас. У нас слишком много врагов, чтобы мы дрались еще и друг с другом.

- Я не дерусь. Я не хочу драться.

- Хорошо, - сказал он, раскрывая свои объятия. - Так иди сюда.

Она не двинулась с места.

- Юдит.

- Я хочу, чтобы ты отправился к Целестине. Я обещала ей, что найду тебя, и если ты не поедешь, ты сделаешь меня лгуньей.

- Хорошо, - сказал он, - я поеду. Но я собираюсь вернуться, любовь моя, можешь быть уверена. Кто бы она ни была, как бы она ни выглядела, я хочу только тебя. - Он выдержал паузу. - И сейчас - больше чем когда бы то ни было.

Она знала, что ему хочется, чтобы она спросила, почему, и в течение целых десяти секунд хранила молчание, лишь бы не доставлять ему этого удовольствия. Но лицо его приняло такое многозначительное выражение, что любопытство пересилило.

- Почему именно сейчас? - спросила она.

- Да я вообще-то еще не собирался тебе говорить...

- Говорить мне о чем?

- У нас будет ребенок, Юдит.

Она уставилась на него в ожидании каких-то пояснений - о том, что он нашел сироту на улице, или собирается привезти ребеночка из Доминионов. Но он имел в виду совсем не это, и ее убыстрившееся сердце прекрасно об этом знало. Он имел в виду ребенка, который был зачат во время их соития.

- Это будет мой первенец, - сказал он. - Ведь и твой тоже?

Она хотела было обозвать его лжецом. Как он может знать, когда она еще не знает? Но он был абсолютно уверен в своих словах.

- Он будет пророком, - сказал он, - вот увидишь.

Она поняла, что уже увидела. Именно в эту крошечную жизнь она и проникла, когда яйцо погрузило ее сознание в глубины ее собственного тела. Вместе с просыпающимся духом зародыша она видела окруженный джунглями город, живые воды, раненого Милягу, пришедшего взять яйцо из крошечных пальцев. Не было ли это его первым пророчеством?

- Мы занимались любовью так, как в этом Доминионе не умеет никто, - сказал Миляга. - От этого и был зачат ребенок.

- Ты знал, что это случится?

- Надеялся.

- А со мной, стало быть, ты не счел нужным посоветоваться? Я для тебя - только матка, да?

- Как ты можешь такое говорить?

- Ходячая матка?

- Ты превращаешь все в какую-то нелепость.

- Так это и есть нелепость!

- Что за чепуху ты несешь? Неужели ты не понимаешь, что от нас может исходить только совершенство? - Он говорил едва ли не с религиозным пылом. - Я меняюсь, радость моя. Я открываю для себя, что значит любить и лелеять, и строить планы на будущее. Ты видишь, как ты меняешь мою жизнь?

- От великого любовника к великому отцу? Что ни день, то новый Миляга?

Он посмотрел на нее так, словно готов был ответить, но в последнюю секунду прикусил язык.

- Мы знаем, что мы значим друг для друга, - сказал он. - Так докажи мне это! Юдит, прошу тебя... Его объятия по-прежнему ожидали ее, но она не собиралась падать ему на грудь. - Когда я вернулся, я сказал тебе, что буду совершать ошибки, и попросил тебя прощать мне их. Сейчас я снова тебя об этом прошу.

Она посмотрела в пол и медленно покачала головой.

- Уходи, - сказала она.

- Я встречусь с этой женщиной, если ты так хочешь этого, но прежде чем я уйду, я хочу, чтобы ты кое в чем мне поклялась. Я хочу, чтобы ты поклялась, что ты не попытаешься причинить вред тому, что внутри тебя.

- Ступай к черту.

- Я не ради себя прошу. И даже не ради ребенка. Я прошу об этом ради тебя самой. Если ты попытаешься сделать с собой что-нибудь из-за меня, то жизнь моя потеряет всякий смысл.

- Если ты думаешь, что я собираюсь вскрыть себе вены, то могу тебя успокоить.

- Да нет, я не об этом.

- О чем же.

- Если ты попытаешься сделать аборт, ребенок не смирится с этим. В нем живет наша цель, наша сила. Он будет драться за свою жизнь, а в процессе может отнять твою. Ты понимаешь, о чем я? - Она поежилась. - Отвечай.

- Ничего приятного я тебе сказать не могу. Отправляйся к Целестине и поговори с ней.

- А почему бы тебе не поехать со мной.

- Я сказала. Ступай. Прочь.

Она подняла взгляд. Солнечный луч осветил стену у него за спиной и резвился на ней в свое удовольствие. Но он оставался в тени. Несмотря на все его высокие цели, его сомнительная натура нисколько не изменилась: он по-прежнему был лгуном и мошенником.

- Я вернусь, - сказал он. - Я хочу вернуться.

Она не ответила.

- Если ты будешь в комнате, я буду знать, чего ты от меня ждешь.

С этими словами он открыл дверь и вышел. Только услышав, как хлопнула за ним дверь подъезда, она стряхнула с себя оцепенение и вспомнила, что он унес с собой ее яйцо. Но, по-видимому, как и все зеркальные любовники, он любил симметрию, и ему было приятно держать эту частицу ее в своем кармане, зная, что частица его скрывается у нее в еще более укромном месте.

Глава 50

1

Хотя Миляга познакомился с племенем Южного Берега всего лишь несколько часов назад, расставаться с ними было не так-то легко. В то короткое время, что он провел вместе с ними, он ощутил уверенность и покой, которых ему не приходилось чувствовать за многие годы общения с другими людьми. Что же касается их самих, то они привыкли к потерям - ими была полна едва ли не каждая история жизни из тех, что ему довелось услышать за эти часы, - так что не было ни театральных спектаклей, ни обвинений - только тяжелое молчание. Только Понедельник, чьи злоключения впервые вывели незнакомца из его апатии, предпринял попытку удержать его, хотя бы ненадолго.

- Не так уж и много стен нам осталось, - сказал он. - Мы сможем их все расписать. За несколько дней. Максимум, за неделю.

- Хотел бы я, чтобы у меня было столько времени, - сказал ему Миляга. - Но я не могу отложить дело, ради которого я вернулся.

Понедельник, разумеется, спал, пока Миляга разговаривал с Тэйлором (проснувшись, он немало удивился тому почету, которым его окружили), но остальные, в особенности Бенедикт, пополнили свой словарный запас чудес.

- Так чем же занимается Примиритель? - спросил он у Миляги. - Если ты собираешься слинять в Доминионы, парень, то мы хотим отправиться с тобой.

- Пока я остаюсь на Земле. Но если вдруг мне понадобится покинуть ее, вы первые об этом узнаете.

- А что, если мы тебя больше никогда не увидим? - спросил Ирландец.

- Значит, меня постигла неудача.

- И ты погиб?

- И я погиб.

- Он не облажается, - сказала Кэрол. - Ведь правда, радость моя?

- Но что нам теперь делать с тем, что мы знаем? - спросил Ирландец, явно обеспокоенный свалившимся на него грузом тайн. - Если ты погибнешь, в этом не будет никакого смысла.