Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

— Ничего не понимаю! — воскликнула Зоя.

— Я тоже. Мама говорит, что пришло время мне влюбиться, а подходящего парня нет, вот я и втюрилась в такого. А я не представляю себе другого жениха. Иногда думаю: может отдаться ему, «сдаться на милость победителя», пусть замуж меня берет?

— А как же школа? — испуганно произнесла я.

— Если ребенок получится, так в сельсовете все равно распишут.

— Сама еще как ребенок, детства толком не видела. Лучшего встретишь, проклянешь себя и его возненавидишь, — воскликнула я возбужденно.

— Откуда у тебя такие познания, будто долгую жизнь прожила? — удивилась Галя.

— Толстой в романе «Воскресение» так подробно описал, что чувствует человек, когда любит, что у меня мурашки по спине бегали, когда читала. Но я многих слов не поняла, например: «вожделение».

— И как происходит сам процесс... — шепотом произнесла до сих пор молчавшая Рая и покраснела.

Неловкую паузу прервала разговорчивая Зоя:

— Девчонки, когда я узнала, что моя двоюродная сестра Зина наконец-то выходит замуж, то так обрадовалась, что где-то под сердцем потеплело и на душе удивительно хорошо сделалось. В тот же месяц и ее подруга замуж вышла. Я тоже порадовалась. Но понимаете — по-другому, меньше. Отчего так?

— Между родными, кровными, связь ближе, крепче, — ответила Галя.

— У мужа и жены нет кровной связи... Получается, что муж по крови — чужой человек, — растерянно произнесла я, впервые задумавшись над этой проблемой.

— Чужой, если его с женой не связывает настоящая любовь, — объяснила Галя. — И дети, — добавила она уверенно.

— Ой, как все сложно и интересно! — воскликнула Рая. — Получается, что главное между людьми — любовь!

Дождь все сильнее барабанил по железной крыше навеса. Мы молчали, перелопачивая в голове взрослые проблемы.

КАРТЫ

Неудачный у меня «отпуск». Опять моросит дождь. Но я оделась потеплей и в шесть утра была на току. Подружки уже ждали меня на огромной куче пшеницы.

— Давно сидите? Чего в зерно закопались? — спросила я.

— Замерзли. А здесь тепло, потому что влажное зерно возгорается.

— Что значит «возгорается»? — не поняла я.

— От сырости начинает прорастать и при этом выделяет тепло. Живое ведь, — объяснила Рая.

«Интересно-то как! Еще тепло выделяется, когда зерно гниет, — подумала я. — Сколько зерна на току пропадает! Жалко». Я взобралась на кучу и глубоко просунула свои босые ноги. Их обожгло.

— Пойдемте домой? Наши дела никто, кроме нас, не сделает, — заерзала Рая.

— Я останусь. Родители подарили мне эту неделю. Глупо отказываться от праздников, — возразила я и направилась под навес.

Там уже дремали студенты — девять девушек и один молодой человек. Артурик (так называли его девушки) приставал ко всем с просьбой поиграть с ним в карты, но желающих не находилось. Я вдруг согласилась. И не потому, что умела играть, просто захотела поговорить со студентом. Артур перешел на второй курс, но выглядел несерьезным, безалаберным маменькиным сынком. Долговязый, белоголовый, с прической «парашют», или осенний репейник, с детскими, наивными голубыми глазами, он в пять минут выложил мне, что учеба в университете не доставляет ему радости, что его все время куда-то заносит, мечтает разъезжать в белом костюме на белом шикарном лимузине, а старший брат называет инфантильным, избалованным.

— Что же ты маму не жалеешь? Она же, наверное, переживает за тебя? — удивилась я.

— Из-за матери я обречен скитаться по общежитиям. Учеба — мой тяжкий жребий. У меня силы воли нет. Я плохой, но не злой. Во мне лень раньше меня родилась... Нет слов, как я благодарен тебе за заботу. Даже прослезился, — посмеялся над моей серьезностью Артур и нетерпеливо заявил: «Давай «в дурака» играть. У меня руки горят от желания поскорее раздать карты».

Игрой я не интересовалась, не подсчитывала отброшенные карты, не анализировала оставшиеся у меня и у соперника. Просто кидала большую на меньшую. На авось играла, совершенно не испытывая азарта или удовольствия. Вознаграждала себя лишь тем, что с любопытством разглядывала незнакомца. Артур бросал карты небрежно, с форсом. На лице играла улыбка превосходства и уверенности. Почему-то я невольно сравнила его лицо с веселой рожицей шестилетнего соседа Женьки. Такое же широкое, голубоглазое, доверчивое. Только, пожалуй, более смышленое. У Женьки в глазах всегда добрая, милая хитринка.

Неожиданно я выиграла. И Артура моя победа застала врасплох. Он изумленно смотрел на своих тузов и королей, будто задохнулся от шока. Слова не мог выговорить. Огромные голубые глаза полезли из орбит и стали еще крупнее и круглее.

— Чего расстраиваешься? Случайно выиграла. Я в самом деле не умею играть. Даже когда всерьез думаю, все равно часто проигрываю, — попыталась я успокоить студента.

— Почему? Как такое могло произойти!? Это какая-то авантюра, — закричал он. — Я же чемпион общежития по игре «в дурака»!

— Я не сомневаюсь в твоем титуле. Только нечем гордиться! Это же не шахматы, даже, на худой конец, не шашки, — презрительно фыркнула я.

— Знаешь, через что я прошел, чтобы завоевать этот титул? Я ночами играл, у меня были синие опухшие уши!

— На ушах нечему опухать. Выдумываешь, — не поверила я.

— Буду я врать! Сначала на щелбаны играл. Чувствую, мозгов могу лишиться. Потом оставшимися картами по носу стегали. Тоже тяжко было. Уши стал подставлять. А пока уши заживали, меня стелькой из спортивных туфель по мягкому месту охаживали. Не веришь? Хочешь, я разок тебе по ушам врежу?

— Отстань, — сердито буркнула я, отодвигаясь.

На соседней куче нас внимательно слушал Ванюшка с улицы Шворневка. Он-то и согласился на экзекуцию.

— Только разок и не совсем на полную катушку, — попросил он робко.

Артурик примерился, размахнулся — и малыш винтом закрутился на месте, а потом, схватившись за ухо, выскочил из-под навеса и кинулся наутек с криком:

— Гад! Немец!

— Ты что, ухо ему оторвал!? — вскочила я. — Смалился! Он же второклашка!

— Не рассчитал. Рука тренированная. Не только меня били. Я тоже врезал на совесть, — оправдывался студент.

— На совесть работать надо, а не дурью маяться. Не пристало взрослому обижать маленьких. Кто тебя воспитал таким злыднем? — сердилась я.

— Прости. Больше не буду. Он сам согласился.

— Согласился потому, что маленький и неразумный. А ты воспользовался. Скажи спасибо, что наших старшеклассников рядом не оказалось, несдобровать бы тебе, — бурчала я насупившись.

— Как ты в университет поступил? — после недолгого молчания полюбопытствовала я.

— У меня аттестат отличный. Без экзаменов шел, вне конкурса. Брат два года от меня не отходил, уроки со мной учил. Замучил. Весь первый курс помогал. Но теперь женился, и жена не позволяет ему ко мне часто ходить.

— У вас все такие в университете?

— Нет, я особенный.

— Слава Богу.

— Хватит мне лекции читать. Я должен отыграться, иначе буду чувствовать себя неполноценным.

— Ладно, давай, у меня есть время, — с величайшей неохотой, без тени интереса согласилась я.

Артур просчитывал каждый ход, строил ловушки. Вскрикивал от каждого удачного хода и все повторял:

— Чтобы меня кто-то обыграл?! Да не может такого быть! Это дикая нелепая случайность! Попрошу не зазнаваться.

— Моя победа и слава моя, — легонько подразнивала я Артура и спокойно бросала карту за картой.

Меня забавляло волнение студента. Вид его был необычен. Он смешно размахивал руками, вскакивал с кучи зерна, раскидывал ее ногами. Потом опять садился, внимательно изучал ситуацию и резко бросал свои карты поверх моих.

Странно, но судьбе было угодно, чтобы я опять выиграла. В изумлении Артур долго и неподвижно смотрел на меня, как на жителя Марса, потом вдруг взорвался, будто с ним беда стряслась немалая. Он брызгал слюной и кричал так громко, что девушки, лежавшие неподалеку от нас, недовольно зашумели: