Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всякий раз, когда София сталкивалась со своим руководителем в институте, он шел один по коридору, в задумчивости глядя в пол и не замечая никого вокруг. Иногда останавливался, чтобы сделать запись в блокноте. Она всякий раз удивлялась, видя, как он на велосипеде едет против потока машин. Но не на разбитом велике, как Вирджил, а на английском гоночном.
Она испытывала жалость к одинокому человеку, даже не осознающему своего одиночества.
О чем он думает? – спрашивала она себя. О работе? О жизни? О семье?
Но ведь у него нет семьи, не так ли?
То ли дело мое большое семейство! Эта мысль вызывает у нее улыбку.
В больнице, во время визита к отцу, при виде доктора в белом халате, совершающего обход, она вдруг задумывается об Алистере Минсе.
С ней это происходит впервые за пределами института.
Хороший или плохой знак? Чего ей точно не хотелось бы, так это стресса от пустой надежды.
Она борется с искушением сказать матери, что в институте есть мужчина, к которому она «проявляет интерес»… нет, это было бы ошибкой, Джессалин начнет выражать восторги, а ведь никакого будущего с этим мужчиной у нее не предвидится.
София давно привыкла к своему одиночеству. Мысль о большой любви расцветает только в ее воображении, так как в реальной жизни ей места нет. Эта мысль пускает корешки, разрастается, расцветает и так же быстро отцветает. Лепестки падают на землю, и вот уже от них остались одни сухие ошметки.
Все ее свидания с мужчинами заканчивались неуклюже. Она женщина угловатая, причем в почти буквальном смысле. Стоит кому-то прижаться к ней губами, как она начинает задыхаться. Вместе с возбуждением приходит отторжение – как будто ей сдавили грудь. И она начинает смеяться слишком громко и невпопад.
Телесный дискомфорт она впервые испытала лет в десять или одиннадцать, глядя на более зрелых школьниц и старших сестер.
Я должна выглядеть… вот так? О боже.
Для человека со стороны София Маккларен – женщина уравновешенная, вдумчивая. Всегда готовая улыбнуться в ответ. Изящная, как ее мать, на которую она внешне похожа.
Находят ли ее красивой… или не очень? Она тщеславна, вздрагивает, увидев себя в зеркале; нет, не такой хотела бы она предстать перед окружающими. Ее охватывает стыд. Большие глаза слишком глубоко посажены, похожа на изумленную, вперившуюся куда-то сову. Волосы кажутся подпаленными и топорщатся, словно от статического электричества. Руки нервно бегают, как подопытные существа, от страха залезающие друг на друга. Одежда висит на ее стройном теле – кажется, что на пару размеров больше, чем надо. Отстраненная, ушедшая в себя. Самоирония отупляет ее не хуже новокаина.
Если София поймает на себе взгляд мужчины, она спрячет лицо.
Или, еще лучше, покажет ему язык. Нечего меня разглядывать!
Она знает, что Джессалин озабочена ее судьбой. Все эти старые, затертые клише: дочь должна завести «друга», любовника, выйти замуж, родить детей, продолжить род… эти клише живут в голове Джессалин Маккларен, как микробы в чашке Петри.
Мама, я, кажется, влюбилась.
Да ну, глупость. Она уже давно не школьница.
Сейчас все разговоры вокруг состояния Уайти. О предстоящем переводе в реабилитационный центр в Рочестере, намеченном на ближайший вторник. Его терапия ляжет тяжким грузом на плечи жены. Сначала много недель в клинике, потом недели, если не месяцы домашнего ухода. Пока он будет находиться в Рочестере, Джессалин поселится у Тома; клиника расположена всего в четырех милях от его дома. А когда Уайти вернется на Олд-Фарм-роуд, она станет его главной смотрительницей. Она уже изучила в Интернете рекомендации по постинсультной терапии – да, суровая, выматывающая, но (зачастую) «творящая чудеса». Она планирует пройти в муниципальном колледже курс «Жизнь после инсульта: руководство к действию». Дети давно не видели свою мать такой деятельной.
– Мама, тебе бы работать медсестрой, – сказала ей Беверли.
– Нет, – возразила София неодобрительно. – Мама стала бы отличным врачом.
После того как Уайти вышел из критического состояния, к нему потянулись визитеры. Палата завалена цветами, подарочными корзинками, книгами, даже забавными набивными чучелками животных; все уставлено, кое-что стоит на полу. Медперсонал, не знавший, что Джон Эрл Маккларен когда-то был мэром, только сейчас понял, что их больной – Уайти – весьма популярная фигура.
(«Ваш отец не даст мне автограф, пока его не выписали?» – обратилась одна из медсестер к Софии.)
Дети Маккларенов испытывают облегчение, вернувшись к некоему подобию нормального образа жизни. Только Джессалин проводит в больнице весь день; остальные заглядывают, когда получится, или звонят. София испытывает досаду: когда бы она ни зашла в палату, Беверли уже там. Она даже ест с родителями, благо посетителям разрешают покупать еду. Беверли веселится:
– Стив обвиняет меня в том, что я «бросила собственную семью». Можно подумать, он меня замечал, когда я находилась у него под носом!
Кажется, она недолюбливает своего муженька, думает София. Когда-то любила, а теперь недолюбливает. Наверно, какие-то обиды. Или не доверяет. Некоторые браки такие странные.
Сама она о браке не думает. Даже ее фантазии относительно Алистера Минса никак не связаны с мыслями о замужестве. Она не выйдет за мужчину, который не будет ей так же предан, как Уайти своей половине. Хотя, говоря начистоту, она не способна быть преданной мужчине так, как Джессалин предана супругу.
В горе и радости, в болезни и здравии, чтобы смерть не разлучила нас.
Нет, как-то не так. И смерть не разлучит нас?
Пока смерть не разлучит нас?
Ну и обет. Какой человек в здравом уме в этом поклянется?
Все равно что залезть с кем-то в спальный мешок и застегнуть молнию. Навсегда!
Софии достаточно того, что ее любят родители, больше ей никто не нужен. Ни любовник, ни муж не способны соперничать с Джессалин и Уайти, которые от нее ничего не требуют, им достаточно того, что она их дочь.
Своего рода шелковый шнур. Как чудесно быть завязанной в такой крепкий семейный узел! Как-то она сказала Вирджилу:
– Нам не обязательно взрослеть. И обзаводиться своими семьями.
Вирджил не воспринял это как шутку. И урезонил ее с серьезным видом:
– Родители же не вечны.
– «Не вечны» – это еще столько лет впереди. А так далеко я не заглядываю.
Реплика была брошена бездумно, как будто София не придавала значения собственным словам.
В пятницу в 17:00 Алистер Минс устроит презентацию «Эволюционная роль мутаций: теория».
Все члены лаборатории, вся его команда будет присутствовать, само собой. Это начало трехдневной конференции, и Алистер Минс – один из главных докладчиков.
Приглашенные профессора, аспиранты и постдоки приехали в институт Мемориал-парк на научную конференцию. Доклады по молекулярной биологии, нейронауке, психологии. София впервые видит такое столпотворение в аудитории на пятьсот мест, где будет выступать доктор Минс.
После лекции он пригласил Софию в институтскую столовую со словами:
