Америго - Арт Мифо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но в ближайшее же воскресенье Уильям проснулся от стеклянного треска над головой и отчаянного возгласа матери. Он увидел, как она закрыла лицо руками, увидел отца: его растопыренные пальцы застыли в тяжелом воздухе. Перевел взгляд на стену, откуда раздался треск, не ожидая увидеть под потолком часов, – но часы, как ни странно, все еще висели на своей цепочке, зато ящичек с Создателем судорожно раскачивался поперек стены, испуская дух из широкого зазубренного отверстия у ног латунной фигурки. На дне ящика перекатывались звонкие шарики; один за другим они находили пробоину в стекле и срывались вниз.
– Рональд, – причитала мать, не отнимая рук от лица. – Рональд, я думала, ты что-то понял!..
– Мне нужно мое размышление, – злобно, но как-то неуверенно пробурчал отец. – Не хочу ждать еще неделю, ты!..
– Ступай на службу, Рональд! – вдруг рявкнула мать, категорично указав на дверь. Она кинулась к шкафу, достала оттуда шляпу и нахлобучила ее на голову отцу. – Да простят тебя Создатели! – прошептала она и с неожиданной силой пихнула его к двери.
За дверью стоял запоздавший рассыльный, и Рональд явно намеревался обратиться и к нему, но жена незаметно ткнула его промеж лопаток, да так, что он громко охнул, все равно привлекши к себе внимание рассыльного, и все же ушел (в праздники реставраторы через день отрабатывали короткие смены). Мадлен с натянутой улыбкой пригласила рассыльного в комнату, поставила свою подпись и забрала склянки.
– Увы, мой муж сегодня не в духе, – виновато молвила она. – Если вы столкнетесь… я прошу за него прощения.
– Создатели его простят, – вежливо ответил рассыльный. – Меня это касаться не должно.
Мадлен покачала головой.
– У нас еще есть немного кофе, – предложила она с потерянным видом. – Не хотите ли присесть?
– Мне медлить не стоит, – убедительно сказал рассыльный. – Благого вам воскресенья и благого Праздника Америго!
Как только закрылась дверь, Уильям спустил ноги на пол и стянул с живота смятое одеяло.
– Ну и отец… Теперь и без терпения ушел. Ну поделом!
Мадлен взяла склянку, но только повертела ее в руках, шмыгнула носом и как-то передумала. Она собрала остатки сливового пирога и поднесла к новой кровати, с которой на нее смотрело заспанное темное солнце.
Тут надо сказать, что Уильяму все-таки удалось отстоять свои волосы, вернее, их бо́льшую часть; они с матерью теперь носили стрижки примерно одинаковой длины – три-четыре пальца ниже уха. (В газете такое полюбовное решение называлось словом «компромисс».) Она подсела к нему и стала готовить игру: разрывать куски пирога на мелкие кусочки; а затем вкладывала каждый кусочек прямо ему в рот, как того требовали правила.
– Мне бы так поспать, как ты спишь, – сказала она. – Все утро дом ходуном ходит, сначала эти, потом мы рычим, как… как…
– Как жвеви? – предположил Уильям с набитым ртом.
– Наверно, – согласилась Лена. – Они ведь умеют рычать?
– Шево они тойко не умеюф!
Она странно на него посмотрела.
– Ты же из книг это знаешь? Прости, что напомнила.
И глаза ее мгновенно намокли. Уильям, который собрался было цапнуть последний кусочек, вынул его из пальцев королевы и вложил ей самой в зубы.
– Знаешь что? – Она облизала сливовые пальцы, смахнула поднос на пол и легла ему на голые колени. – Лучше я буду сходить с ума с тобой. Расскажи про этих зверей. Мы же увидим их на острове? Да?
– Всех-всех, – кивнул Уильям.
И он задумался – с кого следует начать.
– На тебе так много пупырочек, – сказал он, изучая пух на ее вымытой коже. – У зверей они тоже бывают, когда шерсть торчком встает. Например… у дикобраза. Он с виду мягкий, как наши волосы, но если ему страшно, он топорщит все свои иглы и может даже сильно поранить. Зато он болтает очень мило – ничегошеньки не разобрать, но звучит прямо по-человечески. Можно придумать, о чем он сам с собой разговаривает.
– А мы будем понимать язык зверей?
– Это наверняка!
– Теперь и мне страшно, – скривилась Лена. – Дома от болтунов никак не отделаешься, да я и сама такая, а там что?..
Уильям пощекотал ее под коленками, а она поворочалась.
– Под нами кровать скрипит, когда ты елозишь, – сказал он. – Можешь представить, чтобы она скрипела по целым ночам, не переставая?
Лена молнией протянула руку и накрыла одеялом лицо.
– Так кричит коростель, – не дожидаясь ответа, продолжил Уильям. – Совершенно невозможная птица.
– Птица не зверь, – уверенно возразила Лена, открыв нижнюю половину лица. – Это в Школе говорили, я помню.
– Точно, не зверь, – подтвердил Уильям. – Но звук очень похожий.
– Ладно. А вот фрау Кох с третьего этажа, которая такая толстая. На кого она похожа?
Уильям опять задумался.
– Когда поднимается по лестнице – она как медведица.
– Мед… ведица?
Она снова спряталась ненадолго под пестрое одеяло, как за полог, и расхохоталась, и потрещал надоедливый коростель.
– Этих я тоже припомнила на свою голову, – призналась она потом, вся розовая от веселых слез. – Праздно смеяться! Будто я ее осуждаю.
– Честно говоря, медведи очень ловкие, когда надо, – прибавил Уильям. – Такой зверь и на скалу отвесную влезет.
– Скала – это гора такая, верно?
– Можно сказать, что это огромный камень. На нем, по-моему, ничего не растет – ни наверху, ни внизу, нигде. Это если не считать всяких лишайников. А на горе целый лес может вырасти.
– Зачем же нужны такие камни? Люди ведь не будут на них жить?
– Лена, – сказал он, не в силах скрыть удивление, – ты кое-кого мне напоминаешь.
– Кого? Надеюсь, не медведя?
– Да ты что, какого…
– Я хочу быть самым красивым зверем, – замечталась Лена. – Стройным, с длинными ногами, острыми ушками… и желательно даже с хвостом. И чтоб бегала быстро, и силы никогда не кончались! Так что дальше – говори, где мы будем жить?
– Люди поселятся в городах и деревнях, – отвечал Уильям. – Можно еще устроиться под землей, в лесу, на
