Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни - Александр Оганович Чубарьян

Казалось, что Дж. Кеннан никогда не вернется в СССР. Но судьба распорядилась иначе. Он еще какое-то время работал на дипломатическом поприще – был послом США в Югославии. Но затем снова занялся историей. Дж. Кеннан обратился к истории русско-французского союза 1895 года и опубликовал на эту тему большую монографию. Для работы над этой книгой ему нужно было поработать в Архиве внешней политики России. Я был почти уверен, что после известных событий он не получит такого разрешения. Но в нашем МИДе проявили гибкость и благоразумие: в итоге Дж. Кеннан работал в Архиве российского МИДа.

Я встречался с Дж. Кеннаном несколько раз. Помню его кабинет в Принстоне, заваленный книгами. Посреди этих книг сидел высокий статный американец с выразительным лицом. Для него Россия – не просто место его прежней дипломатической работы, но практически большая часть жизни.

Для меня, естественно, встреча с Дж. Кеннаном была чрезвычайно важна. Мне было очень интересно понять смысл его исторического взгляда не только на Россию, но и на советский период ее истории.

Затем я встречал «патриарха» американской истории и политологии уже в нашей стране. Кеннан приехал во главе американской делегации на очередной коллоквиум советских и американских историков. Он проходил в Киеве, но по пути туда и обратно Кеннан останавливался в Москве. Дж. Кеннан самим своим присутствием вносил в обстановку встречи дух научного сотрудничества. Я был с нашей делегацией в Киеве и помню один из эпизодов. После заседания мы поехали на экскурсию; лил проливной дождь, дул холодный ветер, и когда мы вернулись в киевский отель, все чувствовали себя не очень комфортно.

Джордж Кеннан был вместе с женой, норвежкой, родом откуда-то с севера Норвегии. Кеннан рассказывал мне, что каждый год они проводили отпуск в Норвегии и обычно либо по дороге в Норвегию, либо на обратном пути заезжали в Россию.

Возвращаясь к киевской встрече, отмечу, что продрогшая супруга Джорджа спросила у меня, где поблизости есть аптека. Но Джордж сказал, что не нужно никаких лекарств, и попросил дать им обычный водки. Прошли уже десятки лет, но я до сих пор помню, как Джордж и его жена спокойно выпили по стакану водки, почти без закуски. На следующее утро за завтраком Кеннан сказал мне, указывая на супругу, что, как он и предполагал, водка оказалась лучшим лекарством, и теперь все в порядке.

Следующая встреча была в Москве, и здесь я вспоминаю другой эпизод. Академик Е.М. Жуков устроил обед в честь Джорджа Кеннана на двадцать втором этаже гостиницы «Россия». Разговор за обедом касался различных вопросов. Незадолго до визита в Москву Дж. Кеннан опубликовал свою книгу об истории русско-французского союза 1895 года. В Советском Союзе по этой же теме выходила книга нашего известного франковеда А.З. Манфреда, и Е.М. Жуков спросил у Кеннана, что он думает об этой книге. Джордж Кеннан дипломатично ответил: «Профессор Манфред описал историю этого союза глазами из Парижа, а я смотрел глазами из России». И далее, развивая идею о русской дипломатии, Кеннан отметил роль тогдашнего русского министра иностранных дел Н.Д. Гирса, которого, по словам Кеннана, явно недооценили в современной историографии. Говоря о Гирсе, Кеннан сказал то, что я запомнил на всю жизнь: «Гирс как и Громыко, вел дела очень профессионально».

В дальнейшем я еще один раз посещал Джорджа Кеннана в Принстоне, но сталкивался с этим именем довольно часто. Дело в том, что я нередко встречался с известным американским историком Джоном Гэддисом, который был учеником Кеннона и часто общался с ним. Он собирал материалы о Кеннане, мечтая написать его научную и общественно-политическую биографию. Но сам Кеннан выдвинул свое условие: он хотел, чтобы биография вышла после его ухода из жизни. Джордж Кеннан дожил до своего столетия, а Гэддис реализовал мечту и опубликовал биография Джорджа Кеннана. Эта книга действительно была издана и получила в США довольно много критических замечаний.

Джон Гэддис – один из крупнейших историков США, у него несколько книг по теории и методологии истории. Но для меня он был интересен как автор многих трудов по истории холодной войны. Я вспоминаю о нем отдельно в связи с моим сотрудничеством с американцами и европейцами в международном проекте по истории холодной войны.

Открытие Германии. Совместная историческая Комиссия

Мои столь активные и прежде контакты с немецкими учеными особенно усилились в последние 20 лет. До этого они распространялись в основном на историков ГДР. Я многократно посещал Берлин и другие города ГДР.

Нынешнему молодому поколению не понять того, что мы испытывали, когда ездили в ФРГ или в Западный Берлин (обычно поездом). Я вспоминаю, как из Восточного Берлина, пройдя дотошную проверку пограничников и таможенников ГДР, мы в поезде из Москвы в Европу (в Париж или в Брюссель) медленно пересекали Западный Берлин, не имея права открывать двери поезда и тем более выходить из вагона. Я никогда не забуду, как по дороге в Париж, когда наш поезд пересекал «границу», разделяющую Восточный и Западный Берлин, мы увидели в окно вагона музей Пергамон, железнодорожную станцию «300» и прочие достопримечательности (в те времена) Западного Берлина.

Что же до других впечатлений о Западной Германии, то я до сих пор испытываю волнение, когда поездом езжу в Кёльн. Следуя с любого направления, за 3–5 минут до прибытия на вокзал Кёльна поезд словно въезжает в знаменитый Кёльнский собор, усиливая ощущение единения мира и человечества.

Помимо историков ГДР, контакты с которыми я описал в другом разделе, я уже давно, еще в 1970–1980-х годах довольно активно сотрудничал с историками ФРГ. В этом мне помогали международные комиссии и всемирные конгрессы историков. В те годы в ФРГ в историческом сообществе были весьма популярны братья Вольфганг и Теодор Моммзены, набирал силу восходящая звезда Юрген Кока и многие другие. Они шли на смену поколению старой послевоенной немецкой гвардии – Т. Шидеру, В. Конце, К.Д. Эрдманну и другим.

Некоторых представителей этой старой гвардии я еще застал в мои молодые годы. Прежде всего это был профессор Карл Дитрих Эрдманн. Накануне и во время всемирного Конгресса историков в Москве (1970) он возглавлял Международный Комитет историков. Высокий статный немец со стальным взглядом, офицер вермахта на Восточном фронте в годы войны, Эрдманн был воплощением консервативного направления в западно-германской историографии.

На конгрессе в Москве, как я уже писал, у него произошел острый диалог с академиком В.М. Хвостовым по истории Второй мировой войны. К. Эрдманн и В.М. Хвостов как бы демонстрировали крайние оценки