Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни - Александр Оганович Чубарьян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дюби жил в небольшом уютном доме с садом. Мы сидели в этом саду и говорили об истории, о перспективах сотрудничества. Блестящий ученый, он сразу же произвел впечатление человека с глубокой внутренней жизнью; его пронзительные и добрые глаза выдавали человека мудрого и благожелательного.
Дюби – типичный француз и одновременно очевидный европеец; он стал знаковой фигурой европейской истории 60–80-х годов. Именно тогда рождался новый синтез истории и антропологии, а тема человека в истории получила иное измерение. История женщин, которую написал Дюби, была одним из ярких проявлений нового взгляда на историю повседневности.
Во время беседы Дюби выглядел порой усталым, и тогда его взгляд проходил словно мимо собеседника.
Вспоминая сегодня встречу с этим выдающимся человеком, я думаю, что с ним уходила не только выдающаяся личность, но и его эпоха. В любом книжном магазине Франции и многих других стран Европы можно найти десятки книг Жоржа Дюби, ставших классическими, и все же сегодня в мировой исторической науке уже наступают новые времена, появляются новые методы и интерпретации.
Но и в этой новой эпохе Дюби остается непревзойденным классиком и авторитетом.
Соединенные Штаты Америки: интерес к России Дж. Кеннан, Д. Биллингтон и другие
На определенном этапе моей жизни американское направление занимало большое место. Причем наши связи с американцами мало зависели от внешнеполитической конъюнктуры. Годы наиболее острой и жесткой конфронтации между Советским Союзом и США были одновременно и периодом интенсивных контактов «русских» и «американцев». В сфере науки существует мнение, что интерес в США к Советскому Союзу объяснялся желанием лучше понять и узнать «главного врага».
А широкие связи 1990-х годов объясняют противоположными тенденциями – желанием США лучше понять новую жизнь в России, а в России – общим желанием улучшить международный климат.
Сейчас я очень редко бываю в США, стараюсь не летать на большие расстояния, да и старые устойчивые связи с американскими партнерами уже ушли в прошлое. Но память о 1960–1980-х годах часто дает о себе знать.
Итак, все началось в 1961 году; я был научным сотрудником Института истории Академии наук, но моя первая поездка в США никак не была связана с моей научной «карьерой».
В США отправлялась делегация Комитета молодежных организаций (КМО) Советского Союза. Принцип комплектования делегации был очевидным и апробированным. Возглавлял ее зам. главного редактора «Комсомольской правды» уже известный журналист Борис Панкин; из комсомольских активистов был и зам. председателя КМО Владислав Шевченко.
В составе делегации – шахтер из Челябинска, «ответственный работник» Братской ГЭС, аспирант из Еревана, сотрудник московского филиала ЮНЕСКО и др.
После этой поездки прошло уже более 50 лет, за эти годы я объездил много стран, в том числе не раз бывал и в США, но до сих пор вспоминаю ту первую поездку в Америку с удовольствием и волнением.
Мы провели в США почти месяц, проехав страну с севера на юг, от столицы Вашингтона до Техаса. Встречались со студентами и преподавателями, жили в кампусах, хозяева устроили нам встречи с сенатором на Уолл-стрит, с представителями масс-медиа, профсоюзных, религиозных, молодежных организаций.
Я помню, что мы отправлялись в Америку с ощущением тревоги, связанной с пониманием того, что холодная война находится в самом разгаре. В США превалировали враждебность и, в лучшем случае, явное незнание того, кто же эти «неведомые русские».
Уже после этой поездки нам показалось, что многие американские молодые люди, с которыми мы общались, как бы заново открывали для себя Россию. Они увидели, что молодые представители из мало известной им России – вполне нормальные люди, с такими же интересами, как и у людей из других стран. Мы играли с американцами в кампусах в волейбол и в баскетбол, танцевали до упаду, в том числе с экзотическими для нас черными девушками. Конечно, в беседах в духе тех времен мы защищали советские порядки, наш строй и идеологические принципы. Но делали это нормально, «играючи».
Разумеется, были у нас и грустные, и острые моменты. Помню, мы были в США в самом начале мая. Тогда 1 и 2 мая были для нас светлыми днями. Но американцы именно на эти дни оставили нас одних. Из американцев был только один из сопровождающих, служитель протестантской церкви.
Мы сказали ему, что должны отметить наш советский праздник.
Денег у нас, естественно, не было. И вот вечером мы все собрались; у нас были две бутылки водки, один граненый стакан, один огурец и кусок черного хлеба. И, к ужасу американского протестанта, мы выпили обе бутылки из одного стакана, фактически без всякой закуски. И именно тогда, мне кажется, американец понял, в чем секрет «русской исключительности» и «непознаваемости».
С другой стороны, эта поездка показала нам, что американские молодые люди такие же обычные ребята, со своими страстями и интересами, и что они отнюдь не являются адептами «холодной войны».
Но, говоря о серьезных вещах, я особенно запомнил два момента.
Первое – посещение Оберлинского колледжа. Этот колледж, расположенный недалеко от Вашингтона, – один из самых престижных в США.
Там шли занятия, такие же, как и в других американских учебных заведениях подобного рода. Но именно в день нашего визита в колледже был традиционный час музыки. Оказалось, что каждую неделю все учащиеся колледжа собирались вместе, чтобы послушать музыку. Нас пригласили посетить этот зал; как обычно, в США многие молодые люди предпочитали сидеть прямо на полу.
И в полной тишине начался концерт. Приглашенные музыканты в этот день играли Бетховена и Моцарта. В те годы, да и в дальнейшем, у нас превалировало мнение о крайнем прагматизме и о потребительских настроениях американцев, насаждаемых всей системой и укладом жизни. Конечно, массовая американская культура, распространяемая по всему миру, давала для этого основание и аргументы.
Но наряду с этим – Бетховен и Моцарт, причем как обязательный час в колледже. Вспоминая сегодня об этом и в сопоставлении с впечатлениями от многочисленных будущих контактов с американцами, я вижу подтверждение глубокой противоречивости американской политической системы и культуры.
Свидетельством этого может служить и другое впечатление от той поездки. Мы посетили ряд обычных школ, и в одной из них нам показали начало занятий.
Рано утром все ученики, пришедшие в школу, выстроились во дворе, и началась обычная процедура – подъем американского флага. И это тоже были США с их системой обучения и воспитания. На сей раз это был не урок «общечеловеческих ценностей»,
