Нашествие с севера - Сергей Юрьев

И тут он заметил, что Сольвей, откинув полог повозки, без толку разбазаривая драгоценное тепло, смотрит на него почти с ужасом.

– Сольвей, что случилось? – спросил он и не узнал собственного голоса. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал, и если сейчас же не ляжет на что-нибудь мягкое, накрывшись теплой шкурой, то может просто вывалиться из седла. – Сольвей, что со мной?!

Элл поддержал его за локоть, а сам он схватился за борт повозки и прямо из седла перевалился вовнутрь. Чьи-то руки подхватили его, и… погасло солнце.

Солнце погасло, исчезла повозка, исчезли руки, которые его подхватили, исчезло всё… И сам он исчез, оставалось только его ослепшее сознание, безвольно повисшее среди великой Пустоты, лишенной света и звука. Он попытался вызвать хоть какое-нибудь видение, услышать хотя бы отзвук собственной мысли, но черная вата небытия поглощала всё, что он пытался сотворить. Прошло мгновение, год, вечность стремительно приближалась к концу, любуясь своей величественной неподвижностью… А потом он увидел город спиральных башен и куполов, вывернутых наизнанку, легких мостов, ничего не соединяющих, и лестниц, никуда не ведущих. Город был соткан из застывшего дыма, смешанного с пустотой. Она сидела на обломке черной скалы, обнаженная, прекрасная и страшная, уставившись на него глазами, лишенными зрачков. Эрл попытался нащупать рукоять меча, но тут же явственно осознал, что меча здесь нет, как нет и его самого. Она захохотала, и изо рта ее повалил дым, замирая новыми башнями и пирамидами. И душа его превратилась в камень, не желая впустить рвущийся в нее ужас. А потом… А потом вечность стала мгновением, оставшимся в прошлом, стремительно покидающим память, как внезапно прерванный сон… Но вечность сама собой переломилась где-то посередине, перед глазами стали плясать бесформенные тени, которые ничего не выражали и ничего не означали, но они были. А потом откуда-то издалека послышался еле слышный голос: «Мой лорд, очнитесь…»

Сольвей растирала его обнаженное по пояс тело какой-то пахучей мазью, Герант неподвижно сидел возле борта повозки, и веки его были опущены. Возле его ступней стоял на коленях Олф, книжник Ион держал перед собой два серебряных оберега, а снаружи, просунув головы под полог, на лорда смотрели Элл Гордог и сотник Ингер, самый молодой во всём войске, если, конечно, не считать Юма, который со своей сотней отправился вперед готовить место для лагеря и заготавливать дрова для многочисленных костров.

– Кажись, очнулся… – сказал Олф и облегченно вздохнул.

– Надо же было так сглазить, – посетовала Сольвей, с каждым движением всё яростней втирая в него мазь. Хоть печурка успела погаснуть, но по капельке пота на ее гладком лбу было видно, что ей жарко.

– Конечно, не мое дело, но, по-моему, следует прочесать округу и задержать всех посторонних, которые попадутся, – посоветовал Ион.

– Ингер, распорядись! – приказал Олф, и голова сотника мгновенно исчезла из-под полога.

– Там странный карлик среди торговцев толкался! – крикнул ему вслед Гордог.

– Пусть хватают всех, – сказала Сольвей. – Тот, кто это сделал, может скрываться под любой личиной, но, скорее всего, он уже далеко отсюда.

Лорд тем временем почти окончательно пришел в себя, сел, преодолевая сопротивление ведуньи, которая как раз растирала его полотенцем, и благодарно кивнул Олфу, накинувшему на него полушубок. Ион тут же бросился воскрешать огонь в печурке, и только Герант продолжал сидеть, не меняя позы и выражения лица. Было заметно, что он еще не здесь.

– Что со мной было? – спросил лорд, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Что было, это вам видней, – ответила Сольвей, наливая в кружку из бересты какое-то снадобье с таким решительным видом, что было совершенно ясно: лорд это выпьет немедленно.

– Сольвей заботилась о вашем теле, мой лорд. – Ион говорил, подбрасывая полешки в топку. – А Герант еще не вернулся… Я слышал, как он молил Творца выпустить его душу за пределы сотворенного мира и еще о подмоге в странствии своем. Он-то нам и скажет…

В этот момент Герант очнулся. Он тряхнул головой так, что его длинные волосы упали на его лицо, а головная повязка сбилась набок. Он обвел всех взглядом и остановил его на лорде, который как раз допивал приготовленное ведуньей питье. Потом он взял из рук Олфа кружку с полуостывшим грогом и начал пить мелкими глотками, казалось, будто он хотел лишний раз убедиться, что всё происходящее вокруг – реально, в том числе и вкус напитка.

– Геранту, значит, грог, а вашему лорду – пойло какое-то! – сурово сказал Эрл Бранборг, возвращая Сольвей кружку, перевернутую кверху донышком.

Ведунья посмотрела на него с легким укором, но решила не отвечать, как следовало бы – Сольвей знала, что терпение лорда велико, но не бесконечно. Как-то раз он уже приказывал не допускать ее до своей персоны, и почти полгода ведунья провела в селище неподалеку от замка. И неизвестно, сколько времени продлилась бы ее ссылка, если бы Юм не докучал отцу ежедневными просьбами…

– Тело не сразу чувствует боль от удара, нанесенного душе, – сообщил Герант, и все замерли, прислушавшись. – А когда душа покидает его, тело не замечает этого вообще… Я устал, как после второго всенощного таинства подряд. Если кого-то поймаете – разбудите… – Герант мгновенно заснул.

Будить его не стали… В поле, как раз неподалеку от того места, где Гордог видел торговцев, стражники нашли следы ног, обутых в валенки. Они уводили почти на лигу в сторону от дороги, и там, где они кончались, на желтой траве, торчащей из-под тонкого снежного слоя, валялись те самые валенки, небольшой овчинный тулупчик и всё остальное, во что обычно одевается землепашец. Владельца гардероба на месте не оказалось, но и никакие следы дальше не вели…

Отсюда тоже можно было наблюдать солнце глазами лягушки, созерцающей рассвет или закат, отсюда можно было услышать людские разговоры ушами серой мыши, пригревшейся в соломе… Но Хомрик предпочитал следить за земными делами зрением крота и слухом змеи. Люди, не удостоенные бессмертия, его уже давно не интересовали, кроме, может быть, сладеньких шлюх из крепости Корс, которые за хорошую плату закрывали глаза на его уродство. Небольшой, но уютный замок, в котором он проводил всё время, свободное от промысла во славу Великолепного, недвижно висел посреди Несотворенного пространства. Хомрик сам перетаскал его сюда по камушку, по шкафчику, по коврику. Правда, там, на земле, ему пришлось наслать мор на хозяев этого уютного гнездышка, а это стоило немалых трудов. Ну и ладно, кто не трудится, тому не дается… А вот Гейра сегодня их всех подвела. Видимо, совсем ошалела от дури, которую пьет и которую вдыхает. Решила она, что тот лорд как увидит, насколько она прекрасна, так сразу к ней и кинется, и обратного пути ему уже не будет. Как же, кинулся… Вот так труды-то и пропадают без никакой пользы и выгоды. А как ловко он его зацепил, кто другой ни за что бы не вырвался… А этого такая сила вызволять кинулась… Ну, ничего, пусть повоюют, всё равно не сейчас, так скоро мир, населенный этими ничтожными тварями, будет расчищен для плодов Искусства Великолепного, да и сами мы, кто ему служит верой и правдой, тоже на что-нибудь расстараемся. Не зря же он всё время говорит, мол, твори, выдумывай, пробуй. Кстати, говорят, в кабаки Корса новое винцо завезли с юга откуда-то, надо будет попробовать…

Глава 4

Путник, куда бы тебя ни завела дорога, выбранная тобой, помни: если тебя где-то ждут, и не важно, с любовью или с ненавистью, чтобы обнять или чтобы убить, значит, у тебя всё еще есть дом.

Он не бежал с поля битвы, он просто с него ушел. Ушел как раз в тот момент, когда понял, что и битвы-то не будет. Если бы не этот проклятый Святитель, нет, не Святитель… Если бы не этот проклятый посох, он бы в одиночку перемолотил всех, кто посмел бы встать у него на пути. Меч, который он так и не выпустил из рук, был черен от запекшейся крови, всё, что попадалось ему на пути, было ему враждебно. Он не брал на себя труда обойти куст или дерево – удар меча или кулака – и препятствие исчезало… И вдруг неожиданно для себя самого он остановился, поняв, что не знает, зачем и куда ему идти. Сейчас он ненавидел всех, в том числе и Хозяйку, встречи с которой он желал более всего на свете и сам себе в этом не смел признаться. Он шел весь день, намеренно оставляя за собой такой след, чтобы погоне не надо было плутать, но, видимо, никто так и не решился гнаться за ним. Он не заметил, как настали сумерки, затем – глубокая ночь.

Три оборотня стояли у рухнувшего ствола корявой березы. Они смотрели на него, улыбаясь так, что клыки сверкали в темноте, как ножи. Дриз начал протирать глаза свободной рукой, и оборотни странным образом превратились во вполне прилично одетых людей, один из которых определенно был благородным эллором, а двое остальных производили впечатление вполне пристойных, хорошо вышколенных слуг.