Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

Яркие листья, как искры надежды,

Дарит мне осень в лесу...

Мечты и желанья прозрачны и чисты —

Я с детства такие люблю!..

— Хватит писать, — резко сказала Лена и подала мне свой листок. Читаю.

«Она молчит о том, что маму ждет,

Что душу рвет жестокая обида...

Со злом гляжу на мир чудес.

Задернута душа болезненной тоской...

Я струна, натянутая детством,

Людьми бездушными, коварными и злыми...

Ложь ядовитые иглы вонзает

В нежные души ребят...

И только стоны бездны жуткой

Мне голову сжимают по ночам...

Пронзительных строчек усталая боль...

Как тоскою детей,

Запорошенный снегом детдом...

Машины — желтоглазые звери в ночи...

Хрустальный храм несбывшейся мечты...

Грусть, как тень, за мною бегает...

— Не буду играть! Хватит марать бумагу, — Лена вдруг резко вырвала у меня из рук свой исписанный листок.

Я почувствовала нарастание раздражения в ее настроении и не стала настаивать. Помолчали. Я первая не выдержала и осторожно возобновила беседу:

— Один раз я написала стихотворение о своем знакомом детдомовском мальчике и отдала в нашу местную газету. Редактор стих переделал, сделал его гладким. Но исчезла нежность и боль, разорвалась еле уловимая нить чувствительного. Понимаешь: читаю, и мне уже не жалко того мальчика.

Лена продолжала сидеть понуро.

— Послушаешь стихи моей старшей сестры Люси? Она Есенина обожает! — попыталась я вывести подругу из состояния отчуждения.

Не получив ответа, начала читать.

Лист березы с желтизной —

Пролетело лето.

С августовской синевой,

С песней недопетой.

Паутина тут и там

В капельках-дождинках.

Бродит осень по кустам

В расписной косынке.

Отраженье лазурного ситца

В талых водах. И тонкая трель...

Это чудная, милая птица

Снова радостно славит апрель!

— А мне один друг сказал, что, когда пишешь стихи, надо от Бога, от неба идти к себе, потому что человек сам по себе неинтересен. Как ты эти слова понимаешь? — вяло, как бы нехотя спросила Лена.

Мне показалось, что она не слушала, как я читала стихи, а думала о своем. Но не обиделась и ответила:

— Не знаю. Мне кажется, что каждый человек — огромный, непознаваемый мир. Как же, не осознав себя, идти в бесконечность?

— А связь человека с небом есть? — произнесла Лена с каменным, бесстрастным лицом.

— Ты имеешь в виду с Богом?

— Да.

— Я убедилась, что между людьми есть связь, но она разной силы. Одни ее замечают, другие нет. А со смертью она прерывается. Это говорит о ее биологической или физической природе. Остается только память о человеке. Если существует Бог, то и с ним тоже должна быть связь. Только я одного не понимаю, если Бог добрый и всесильный, то зачем он наделил людей завистью, жестокостью? Говорят, он сотворил человека по образу и подобию своему. Получается, он тоже злой. Или в книге говорилось только о внешнем сходстве? Лучше бы он создал мир, в котором люди могли бы бесконечно расти умственно и духовно. Вот это был бы рай! Конечно, я рассуждаю наивно. Но так хочется, чтобы все люди были счастливы!

— Ты веришь в Бога? — сухо осведомилась Лена.

— Нет. Бабушка говорит, что я не доросла до понимания этого вопроса ни умом, ни сердцем. Она права. Вот, например, она давно мне говорила: в несчастье мы ближе к Богу или: «Как только Человек забывает о своей связи с природой, с Богом, и представляет, что все чего он достиг, — дело только его рук, он начинает верить, что ему разрешены все пути в достижении цели. Гордыня начинает править им. И она же его губит». А я до сих пор не могу полностью осознать смысл этих слов.

Иногда мне кажется, что человеческий разум лучше. Вот своровал человек, помолился, Бог ему простил, и он опять идет на преступление. Материалисты, по крайней мере, честнее. Я долго готовилась к докладу на эту тему, много брошюр прочитала. В голове все перепуталось. «Примитивная религия родилась из страха смерти. Но Бог — это состояние души. Альберт Шнитке не писал музыку, кто-то водил его рукой. Значит, у него в это время было божественное состояние души... Может, рамки старой религии узки для современного мира? А что является причиной зла? Как понять фразу, что глубинной причиной зла есть смерть? Бог — абсолютная ценность? А если нет абсолюта, то нет абсолютной ценности...» Ни-че-го не поняла! Я отказалась от доклада, потому что не могу повторять чужие мысли, не докопавшись до истины, объяснила я свои «научные» метания.

Мне показалось, что Лена ожидала другой ответ. Опять помолчали.

— Объясни, зачем нужны церкви? Не лучше ли с Богом разговаривать без посредников? — задумчиво произнесла Лена.

— Человек, животное стадное, — пошутила я, — ему ритуалы, зрелища подавай.

Лена заговорила возбужденно:

— Представь себе: и немцы, и наши просят одного Бога помочь им победить. Кого и почему Он выбирает для облагодетельствования? И помогает ли вообще? Мы безбожники, а в войне победили.

Мне вдруг вспомнились детские мольбы, просьбы помочь найти родного отца. Грусть наплыла на глаза туманом сизым...

— А что такое совесть? С нею рождаются или она от Бога? — опять задала Лена сложный вопрос.

Меня поразило, что ее волнуют вопросы, которые я не так давно обсуждала с Александрой Андреевной.

— Мне кажется, что совесть — это внутренний стержень каждого человека и религия здесь ни при чем. Просто степень надежности стержня у всех разная. Когда суд собственной совести слабый, то побеждает дурное. Церковь, наверное, нравственными заповедями пытается помочь заблудшему человеку.

— Судить и осуждать — разные понятия? Как ты думаешь? — не поворачивая ко мне лица, спросила Лена.

— Конечно, разные.

Лена исчерпала свои вопросы.

— Почему ты всерьез не занимаешься стихами? — неожиданно спросила подруга.

— Много тому причин. Подлинные чувства стесняюсь напоказ выставлять. Считаю свои рифмовки «шедеврами второго сорта». Я уже понимаю, что излишне многословна, но пока не могу обойтись без красивостей, не могу не брызгать фейерверком ярких слов. Наверное, для того чтобы научиться лаконично высказываться, надо повзрослеть, — засмеялась я и продолжила: — Настоящими стихами можно назвать что-то из ряда вон выходящее. А у меня одни эмоции. Я то хохочу, то заливаюсь слезами, торопясь запечатлеть на потрепанных обрывках бумаги свои «гениальные» чувства. Концентрации мысли в них нет. Надо так писать, чтоб в одной строчке проявилась вся Вселенная! А я порхаю по бумаге, как глупая, но заметь, не тщеславная бабочка. Мои вирши — бесплодная пачкотня. Но она искренняя, и в этом ее маленькая ценность. А зерна мудрости позже появятся, если об этом природа заранее побеспокоилась, — усмехнулась я чуточку горько, понимая, что желание писать еще не означает наличия способностей. — Соединять простоту и величие, дано не многим. Настоящий поэт тонким чутьем угадывает созвучия и так пишет, словно из души извлекает музыку. Оживает у него обыкновенное слово, звучит и переливается всеми цветами радуги.