Изгони меня, или Дачная готика - Рина Когтева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда, тридцать лет назад, де Торквемада и имени-то этого демона не запомнил. Ну демон и демон. Аналогично произошло и с Ховринкой, Москва никогда не была и не будет для Томаса родным городом, он не понимал этого места: странного, дикого, полуязыческого-полухристианского, построенного по чьему-то капризу между лесов и болотных трясин. Районы Москвы, ее архитектура, ее история – для де Торквемады в этом не было смысла. Он не запомнил Ховринку, он не запомнил Немастора. Только тридцать лет спустя что-то в нем дрогнуло, и в памяти всплыло странное здание и нелепый демон.
С тех самых пор, как Дарья Николаевна Салтыкова умерла в Иоанно-Предтеченском монастыре – а было это в весьма неблизком тысяча восемьсот первом году – они с Томасом Ивановичем всегда работали, так сказать, в партнерстве. Отношения их были сложными, своеобразными, в них были взлеты, были падения, но где-то к середине двадцатого века, когда работы стало хоть отбавляй – один Троцкий[41] чего стоил – установилось хрупкое равновесие. К концу тысячелетия де Торквемада и Салтыкова уже не только смирились с обществом друг друга, но даже стали в некотором смысле друг другу доверять. Почуявший это Гермес не преминул воспользоваться открывшимися возможностями и стал отвлекать де Торквемаду на всякого рода легкие дела, которые требовали технических навыков, а не расследований. Именно одним из таких дел и стала Ховринка. Задание у Томаса Ивановича было легче легкого: найти демона и запихнуть его обратно в ад. В принципе, этим де Торквемада и занимался последние лет пятьсот. Ничего неожиданного не намечалось, да и со слов Гермеса демон был обыкновенным забулдыгой. В последнем Томас Иванович убедился почти сразу.
Было далеко за полночь, светила спелая осенняя луна, почти такая же, как та, что внезапно взошла над «Сапфиром» в мае. Де Торквемада в черном костюме в полоску, только неуловимо другого кроя, стоял у темного провала входа в Ховринку. Ну то есть не то, чтобы это был вход. Вход в это здание уже давно был там, где угодно, но этот, видимо, пользовался особой популярностью – между кучами мусора в свежей грязи были видны вереницы следов. Мало кто осмеливался сюда заходить, тем более ночью, но де Торквемада не колебался ни мгновенья. Он переступил импровизированный порог Ховринки и оказался на первом этаже. Пахло дерьмом, плесенью и немного кровью. Томас Иванович усмехнулся. Какие знакомые запахи… Так пахло его родное средневековье. Ему нравилось. Вызывало ностальгию и еще почему-то желание снова стать обыкновенным человеком. Очень странно, что это желание возникает именно из-за запаха гнили. Сдерживать себя в этом месте совершенно не хотелось. Гниль, плесень… сера. Силуэт де Торквемады стал расплывчатым, бледным, потом он исчез и снова появился. Это все еще был де Торквемада, но уже немного другой. Он стал старше, худее, на нем уже был не костюм, а монашеская ряса и золотой крест на груди. Узловатые старческие пальцы привычно нашли его и стали крутить цепочку, губы зашептали молитву… Именно таким де Торквемаду когда-то нашел в монастыре Святого Фомы Гермес Трисмегист. Ну разве не иронично, что свой конец грешники всегда встречают именно в святых стенах? Де Торквемада усмехнулся. Справа раздался шорох. Великий Инквизитор повернул голову, в проходе замер молодой человек: длинные сальные волосы, черная одежда, обвешан перевернутыми крестами и пентаграммами. То ли металлист, то ли сатанист, то ли и то, и другое одновременно, потому что разницы он не понимает, к тому же пьян, обколот или опять же – и то, и другое одновременно. Любому встреча с этим юношей не сулила ничего хорошего, но только не де Торквемаде. Скорее уж, наоборот. Молодой человек открыл рот, закрыл его и замер, озадаченно уставившись на монаха в рясе.
– Дед, ты че здесь забыл? – наконец, спросил он.
Де Торквемада шагнул к молодому человеку, тот сначала угрожающе улыбнулся, но когда Инквизитор подошел еще ближе, попытался сделать шаг назад. Безуспешно.
– Не беспокойся… – прошептал де Торквемада.
От мальчишки воняло демоном, он как будто вывалялся в демоническом запахе, кислом, гнилом… Под ногами шмыгнула крыса.
– Б**! – взвизгнул молодой человек.
Запах тянулся за ним, к тому, что было его источником – к самому демону. Эта дорожка для де Торквемады была почти красной линией.
– Спи, – сказал он и провел рукой в воздухе.
Хотя он не касался молодого человека, но одновременно с движением руки Инквизитора на его горле появилась красная полоса, а потом на черную футболку хлынула кровь, заливая серебряные кресты. В воздухе запахло железом. Странно, вдруг подумал де Торквемада, кровь пахнет железом, ведьмы боятся железа, но кровь их не пугает. Ну разве не полна жизнь парадоксов? Молодой человек рухнул на загаженный пол, де Торквемада переступил через него, подол рясы намок от крови. Инквизитор пошел вдоль нити, которая вела к демону.
– Ave Maria, gratia plena… – шептал он свою любимую молитву, а пальцы крутили крест.
Темные коридоры озарило пламя костра, кто-то что-то крикнул, но увидел тень де Торквемады на облупленной кирпичной стене и исчез во тьме.
– … Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus…
Коридоры были одинаковыми: темными, пустыми, опасными. Инквизитор перешагивал через пустые бутылки, угли, экскременты, через мертвых животных, а один раз даже через то, что осталось от человека. Де Торквемада шел медленно, он не торопился, вдыхал запах тлена, оставленный демоном, и этот запах смешивался с его собственным.
«Это ты демон, Томас», – сказал ему тогда, в монастыре, Гермес Трисмегист. Де Торквемада яростно ему возражал, хотя уже знал, что Гермес прав. Он чувствовал запах гнили, который везде его преследовал.
С этого запаха все когда-то и началось. Де Торквемада даже не мог вспомнить день, когда он его заметил. По всей видимости, сначала он был чуть ощутимым, потом все более и более явным. Де Торквемада гонял слуг, заставляя перевернуть вверх ногами ведь дом в поисках его источника, но он чувствовал этот запах не только в своем доме: на улице, в церкви, даже во дворце – навязчивая кислая гниль сопровождала его везде. В какой-то момент он смирился и решил, что это старость, ум начинает ему изменять, выкидывая фокусы. К тому времени он и правда
