Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему - Евгений Викторович Бульба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В свете открытий Шульца можно заглянуть в разные темные области нашего поведения и узнать кое-что интересное – например, о прокрастинации. Очевидно, что мы предпочтем немедленную дофаминовую инъекцию от мелких дел большому и важному проекту, удовольствие от которого уже получили на стадии мечтаний и предвкушений, – мы подсознательно знаем, что удовольствие по окончании большого проекта неадекватно мало по отношению к затраченным усилиям.
Также мы можем наблюдать обилие существ, занятых такой же самостимуляцией, как крысы Олдса, – загляните в любой загруженный работой офис: постоянное суетное решение многочисленных мелких задач отворачивает людей от настоящей жизни – от семьи, дружбы, философии, хобби. «Хороший» работник всецело занят самостимуляцией: решение мелких задач – самый простой способ впрыснуть немного дофамина. Эта суета вовсе не касается карьерного роста, ведь иногда даже лентяи успешно делают карьеру.
Соперничество и карьеризм относятся к более сложному механизму – борьбе за статус, это стайные «обезьяньи»[89] игры. Но постоянная погруженность в суету, многозадачная самозанятость – это лабораторная «крысиная» игра.
Также можно развенчать устойчиво внедряемый на тренингах стереотип о важности такого навыка, как многозадачность, – этот навык действительно важен. Для дофаминового самоудовлетворения, но не больше. Мало кто из бизнес-коучей признается, что обучает не столько эффективности, сколько самоудовлетворению.
Похоже, что наши тела сконструированы таким образом, чтобы не «перегрузить» нас удовольствиями. В чем смысл этого, почему так произошло в ходе эволюции? Наша привычка видеть смысл во всех событиях в очередной раз может сослужить плохую службу. Было бы наивно видеть какую-то конечную цель у такой научной абстракции, как естественный отбор. Еще глупее ожидать, что смыслом естественного процесса, развивающегося в силу происходящих причин, будет создание нашего счастья. И уж совсем дико было бы предполагать, что у такого явления цель совпадает с нашим представлением о счастье. Мы уже выяснили, что наши предки боролись за существование и размножались, и у всей этой бесконечной кадрили вовсе не было цели сделать нас счастливыми. Те, кто выжил, передали гены следующим поколениям и стали нашими предками. Логично, что это были не те, кто счастливее, а те, кто успешнее размножался. Получается, что современные люди снабжены всеми механизмами для успешной передачи своих генов, но о счастье здесь речь не идет.
Роберт Райт в книге «Почему буддизм – правда» справедливо пишет, что естественный отбор вел к тому, чтобы мы были постоянно неудовлетворены. Постоянно озабоченное животное более активно, чем счастливое и довольное. Оно будет расширять ареал, использовать любую возможность для размножения, конкурировать за высокоранговых половых партнеров, бороться за статус, искать укрытие, беспокоиться о запасах пищи… Очевидно, что такие особи оставляли больше потомства. Мы запрограммированы суетиться и бороться за малейшую возможность распространить свои гены. В результате в нас сформировался механизм, который манит и обещает несказанное удовольствие, – это пряник; и с другой стороны, не приносит окончательного удовлетворения – это кнут. Чтобы не дать нам почивать на лаврах, удовольствие выключается, как только мы достигаем желаемого, – мы не должны останавливаться! В такой схеме счастью места не найдется – эволюция сделала нас алчущими и отняла возможность испытывать длительную удовлетворенность. Суетное, ослепленное ложными надеждами, неудовлетворенное, ненасытное, пребывающее в безнадежной гонке за счастьем существо – таков портрет кандидата на победу в эстафете за передачу своих генов.
Буддизм педантично описывает сансару ради того, чтобы мы давали себе ясный отчет о природе своих несчастий. В буддийских текстах упоминается классификация страданий, которые удивительно созвучны современности. В тексте ламы Цонкапы «Ламрим Ченмо» они названы «горестями»: неопределенность, одиночество и ненасытность.
Если проводить параллели, то вышеописанное отражает Первую истину в той ее части, которая говорит о горести ненасытности. Также наша постоянная погоня за неуловимым счастьем и самогипноз воспоминаний совпадают с описанием Второй истины.
С точки зрения биологии горесть неопределенности выглядит очень даже определенной – это работа сети пассивного режима, постоянно высматривающей возможные опасности. Ожидание опасности заставляет нас реагировать на огромное количество надуманных предлогов. Поскольку предки приложили немало сил, чтобы дать нам возможность родиться, их постоянная готовность встретиться с опасностью и реагировать имела свой смысл. Мы сегодня живем в намного более безопасном мире, однако платим ту же цену. Хронический стресс приводит к так называемым болезням цивилизации – сердечно-сосудистым болезням, диабету, онкологии… Никто из нас не знает, какую цену заплатит именно он, но то, что никто из нас не избегнет болезней старости, – это можно сказать наверняка.
Еще более очевидной выглядит горесть одиночества. С биологической точки зрения одиночество – неестественное состояние. Человек – стайное животное, логика его развития подразумевает жизнь в окружении партнеров. Мы обладаем врожденными органами, отвечающими за сотрудничество. Это зеркальные нейроны, одна из функций которых – эмпатия. Мы обладаем специальными возможностями для изучения языка и обучения другим навыкам, если эти возможности не задействованы в соответствующем возрасте, то человек вырастет неполноценным. У нас есть встроенные механизмы стыда, совести, альтруизма, репутации, парохиальности… Суммируя, можно сказать, что для нас жизнь в обществе безальтернативна. Все эти механизмы заставляют некоторых из нас мучительно переживать даже подозрение на одиночество. Одновременно с врожденными механизмами, отвечающими за партнерство, мы снабжены инстинктом самосохранения, эгоизмом, соперничеством, конкурентной агрессивностью, стремлением выстраивать иерархию и продвигаться по ней… Эти качества неизбежно заставляют нас вступать в противоборство и очерчивать границы. И, подчиняясь им, мы ощущаем свою отдельность, граничащую с одиночеством. То есть наша жизнь проходит в постоянных качелях между необходимостью быть частью группы и стремлением к доминированию и проведением границ.
Кроме того, с появлением городов горесть одиночества приобрела совсем уж драматический оттенок. Вокруг нас вращаются тысячи лиц, но при этом одиночество стало проблемой более острой, чем несколько сотен лет