Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Гьетачеу прав. Мы сами себе враги, — сказал Табор. Язык у него не поспевал за мыслями, поэтому говорил он медленно, затрудняясь подобрать нужное слово.
— Это как же?
— Да разве не говорят, что классовая принадлежность тянет сильнее уздечки? Наша мелкобуржуазная природа — наш враг.
— Что ты хочешь этим сказать? — Гьетачеу уже всерьез разозлился.
— А то, что глупо плыть против течения, реку вспять не повернешь. Вот так-то! Знаете, что я сегодня узнал?
Табор был довольно информированным человеком, поэтому Гудетта, придвинувшись к нему, спросил с интересом:
— Что же ты узнал?
— Поговаривают, будто в Министерстве информации подлежат чистке сорок человек. Насколько мне известно, среди них числимся мы, все здесь присутствующие. Ну не сами ли себе мы вредим? Если бы мы не задирали нос, а приняли вместе с массами участие в работе дискуссионного клуба, то ничего этого с нами не случилось бы. А так мы оторвались от коллектива, противопоставили себя ему. Да что сейчас говорить! Вот уж точно: «Гиена давным-давно убралась восвояси, а собака начала лаять».
— Что же ты не бросился со всех ног в дискуссионный клуб? — язвительно спросил Гьетачеу.
Табор не успел ответить, его опередил Хабте:
— Какие обвинения могут мне предъявить?
— Оппортунист из ЭДС, подрывной элемент, реакционер и так далее. Любой ярлык можно навесить.
— И кто же занимается «разоблачениями»?
— Ну, те, которые называют себя членами МЕИСОНа[40], — сказал Табор. — Ведь сегодня они заправляют в дискуссионных клубах и в ассоциации журналистов. А знаете, кому передан список с нашими именами? Этот человек работает в нашем учреждении, а вчера выбран председателем кебеле. Как его имя?.. Деррыбье!
— Да ведь Деррыбье раньше был неплохим парнем. Он что, с ума сошел? — Гудетта был поражен.
— Выслуживается, что ли? Коза, чтобы дотянуться до лакомого листочка, готова на части разорваться… А каким он был до избрания, поподробней? — спросил Хабте.
— Да скромным таким, старательным, ни с кем близко не сходился… Сейчас же — огонь. Когда выступает с речью, невольно прослезишься — так вдохновенно. Кажется, безумно влюблен в революцию… Прежде чем нас уничтожат, нужно сделать одно дело…
— Ну что еще можно сделать? Меня бесит то, что люди, которые еще вчера боялись смотреть мне в глаза, вроде Деррыбье, сейчас называют меня реакционером, подрывным элементом, оппортунистом и другими оскорбительными словами, — разволновался Гудетта. — Неужели они думают, что Министерство информации может работать без нас? Где они найдут опытных журналистов?
Гьетачеу хихикнул, словно его пощекотали:
— Они ошиблись! Мы — никто, у нас ничего за душой нет. Мы не прогрессивные, не реакционные. Мы и не журналисты. Мы — пустое место! — Он одним духом проглотил виски и продолжал: — Этот человек, Деррыбье, и впрямь спятил. Но, между прочим, есть ли кто-нибудь в нашем учреждении, кого не свела с ума эта революция?.. Эй, принеси еще выпить! — крикнул он официанту. Его не оставляла мысль, что, возможно, теперь, обладая большой властью, Деррыбье будет мстить за смерть отца. Вопрос лишь кому. Как бы там ни было, мстительный человек всегда опасен.
Мэлькаму, стоявший за стойкой, почесал ладонь, поцеловал ее и налил Гьетачеу виски. Остальные тоже попросили повторить. Гьетачеу продолжал:
— Участие в работе дискуссионного клуба не должно быть обязательным. Меня, например, никто не заставит туда пойти. А всяких там демагогов я знаю — им бы только разоблачать.
— Твое бы доброе сердце да нашим начальникам, вот было бы здорово! — высказал свое пожелание Гудетта.
— Какое там сердце! Им бы только произволом заниматься: «взять, уволить». А еще утверждают, что они действуют в интересах революции. Но так долго продолжаться не может. Нужно что-то делать. — Гьетачеу почувствовал, как сильно забилось его сердце.
Хабте поднял брови:
— Меня это не касается. Вся власть широким массам! Когда налетает ураган, лучше пригнуться, спрятаться.
— Уж больно ты, Гьетачеу, решительно настроен, как я погляжу, — сказал Гудетта.
— А ты присмирел? Помнится, ты сильно серчал, если репортеры не оказывали тебе должного внимания. Что, времена изменились?
— Теперь он их не подкармливает, — ввернул Хабте.
— Ему не выйти на пенсию в срок, тихо, — вставил свое слово Иов. — Наш начальник отдела любит на подчиненных поклепы возводить: такой-то — реакционер, такой-то — пьяница, прогульщик… О мой бог… как говорится, чья бы корова мычала… Я слышал, всех нас скоро выгонят из министерства. Сколько еще можно нас притеснять? Я думал, революция и для нас.
— Революция для угнетенных, — отрезал Хабте.
— А кто мы?
— Мы — пустое место. Ни рыба ни мясо. Ни к какому классу не принадлежим. У нас нет собственной позиции, — не унимался Хабте.
— Что значит «нет собственной позиции»? — возразил Гьетачеу. — Верить в интересы широких масс народа — это уже самостоятельная позиция. Однако невозможно же всем быть коммунистами. Коммунистическая партия выступает за качественную, а не за количественную сторону дела. Противно становится, когда видишь, как вчерашние сторонники монархии, ярые шовинисты, ратовавшие за притеснение национальных меньшинств, сегодня бьют себя в грудь, называют себя коммунистами. Глядя на них, стыдно становится, что ты, как и они, эфиоп. Я буквально заболеваю, меня тошнит от этого лицемерия. Прежде чем стать членом марксистско-ленинской организации, нужно стать подлинным коммунистом. А чтобы стать коммунистом, нужно прежде всего принять материалистическую идеологию. Ведь и сатана может цитировать Библию. Далеко не все, кто цитируют работы Маркса и Ленина, — коммунисты. Рано или поздно истина восторжествует, и притворщики будут разоблачены. Мы можем погибнуть в той неразберихе, которая сегодня существует. Но всему свое время.
Из района Селассие донесся нарастающий грохот.
— Близко стреляют. Мне кажется, нам лучше уйти, — сказал Иов.
Хоть он и предложил уйти, ему этого совсем не хотелось. Дома ему было не по себе — с женой он по-прежнему не ладил. Но и в кафе засиживаться было не резон: пользуясь тем, что Иов угощает, Гудетта и Табор без устали подзывали Мэлькаму.
— Я остаюсь, — решительно заявил Хабте. — Боюсь возвращения в пустой дом.
— Да, неизвестно еще, где тебя встретит смерть, здесь или в другом месте. Уж лучше подождать ее за стаканом, — меланхолично произнес Гьетачеу.
В это время прихрамывая вошла хозяйка кафе. На ней была небрежно наброшенная шамма.
— Поразительно, неужто из всех моих постоянных клиентов остались только вы? — с показным изумлением воскликнула она, прикидывая в уме, кто из них пьет в долг, а кто за наличные.
— Не бойся,
