Вторжение - Иван Валерьевич Оченков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нынешняя война — первая в череде, где техническое превосходство станет едва ли не решающим фактором. Тот, у кого оно есть будет иметь безусловное преимущество на поле боя. Если, конечно, сумеет им воспользоваться. Но к счастью или нет, фактор этот далеко не единственный. Потому что мало приобрести новую машину, надо еще уметь ею применить с умом и толком. И тут у меня есть чем удивить. Так же важны подготовка войск, их моральное состояние и масса других вещей о которых до начала войны никто толком не задумывается.
Взять хоть нашу Российскую армию образца 1854 года. Да, мягко говоря, она не самая передовая как в смысле вооружения и комплектования, но при этом весьма многочисленная и неплохо обученная. По крайней мере, гвардия и первоочередные части на Западной границе — точно! И случись нам драться с любой участницей, противостоящей нам коалиции один на один, мы бы справились, ну или, по крайней мере, отбились.
Но, увы, Британская и Французская империи, каждая из которых имела вполне сопоставимое с нами население и кратно превосходящие возможности промышленности, выступили вместе. Наши же «союзники» предпочли пока остаться нейтральными. Причем, если отношение Берлина еще можно назвать условно дружественным, то за Вену поручиться не как не могу. Настроения австрийских элит прямо зависят от происходящего на полях сражений. После Бомарзунда они были настроены крайне благожелательно, но стоит нам оступиться, с удовольствием вонзят нож в спину.
Именно поэтому лучшие наши части продолжают стоять на Западной границе, как бы намекая соседям, что ссорится с Россией им все же не стоит. Те же что имеются в Крыму, как это ни печально, оснащены и обучены гораздо хуже. Но именно им приходится иметь дело с лучшими войсками какие только смогли выделить Англия и Франция.
Размышления мои прервал прибывший для личного доклада командир Аландской бригады Лихачев.
— Разрешите доложить, Ваше императорское высочество? — не скрывая довольной улыбки начал он.
— Неужто хорошие вести?
— Так точно, Константин Николаевич!
— Тогда излагай.
— Отбили две атаки французов.
— Где наступали?
— Сначала пытались прорваться по склону вдоль берега, силами не менее трех батальонов при двенадцати орудиях. Потом еще один батальон пошел оврагом, да весь там и остался.
— Прямо весь?
— Ну, может кто и ушел, — одними уголками губ улыбнулся капитан второго ранга. — Но общие потери противника никак не менее полутора тысяч человек и пять пушек.
— Насчет пушек, врешь поди?
— Помилуйте, Константин Николаевич, они до сих пор на берегу валяются вместе с запряжками и тем, что осталось от зарядных ящиков. Можете сами убедиться!
— Ладно, верю… чего их супостатов жалеть. Но как вы до их артиллерии дотянулись?
— Это батарея капитан-лейтенанта Ильинского постаралась. Теперь Боске к нам долго не сунется…
— Боске?
— Так точно. Взяли несколько пленных и все как один твердят, что против нас его дивизия. Вдоль берега наступала бригада Буа, а оврагом пытался протий д´Отмар.
— Как думаешь, что еще может предпринять противник?
— Черт его знает. Пока топчутся на берегу. Может, что и замышляют, но скорее ждут помощи от флота.
— Десант не высадят?
— Нет. Их Ильинский так напугал, что больше десяти кабельтовых не подходят.
— Кстати, а что там за грохот был?
— Пароходо-фрегат «Вобан» взорвался. Сначала погреб на воздух взлетел, а потом как вода внутрь хлынула и котел. Страшное зрелище, доложу я вам. В таком аду вряд ли кто уцелел. Были еще попадания в «Гомер» и «Магеллан», но не такие опасные.
— Потери на батарее есть?
— Никак нет. Уж очень несподручно по ним с моря стрелять. Бомбы или уходят с перелетом, или бьют по обрыву. Пыли и шума много, толку мало.
— А что с десантной батареей, как его…
— Мичмана Шишкина.
— Да-да.
— Тоже не дурно. В другом месте с его ¼-пудовыми единорогами много не навоюешь, а в горах самое милое дело. Добрая половина потерь бригады Буа его заслуга. Но вот им от французских стрелков досталось. Шестеро убитых и столько же раненных.
— А в твоей бригаде много убитых?
— Много, — вздохнул Лихачев. — Только убитых почти два десятка, да тяжелораненных пятнадцать. Те же, кто могут стоять на ногах и стрелять изъявили твердое желание остаться в строю.
Я в ответ лишь молча снял фуражку и перекрестился, после чего все последовали моему примеру.
— А ведь вы, ваше императорское высочество, оказались совершенно правы, — подал голос, внимательно прислушивавшийся к докладу Гогинов. — Как будто предвидели, что французы попытаются пройти по холмам.
— Как по мне это решение очевидно. Странно другое. Отчего ни мой предшественник, ни кто из вас не озаботились укреплением этого рубежа?
— Не совсем так. Генерал Кишинский как раз-таки настаивал на необходимости усиления фланга, да вот только…
— Что?
— Кирьяков его и слушать не стал, а светлейший князь не счел необходимым вмешиваться в уже утвержденную диспозицию.
— А прочие?
— А что прочие? Так уж у нас заведено, перед начальством не умствовать… А, что во флоте разве по-другому?
Первым моим побуждением было нахамить генералу, но в последний момент остановился и только махнул рукой.
— Да какое там, Павел Александрович. Сплошное «чего изволите»… я потому и оттираю в сторону заслуженных адмиралов, чтобы молодежь двигать. Таких что еще думать не разучились и на поступки способны! Будут ошибаться? Не беда! Дров наломают? Тоже переживем! Главное чтобы тиной не зарастали…
— Любопытный вы человек, Константин Николаевич… — задумчиво заметил генерал и, кажется, сделал для себя кое-какие выводы.
— Вот уж ничуть, — усмехнулся я, и снова подозвал к себе почтительно отставшего Лихачева.
— Вот что, друг любезный. Сдается мне, французы второй раз на одни и те же грабли не наступят и больше сюда не полезут. Поэтому оставь на проходах по роте в качестве охранения, а остальных отведи и держи наготове. Тоже касается и митральез. Чует мое сердце, твои орлы нам сегодня еще понадобятся.
— Слушаюсь! Вот
