Правительницы России - Вольдемар Балязин

Официально Великими послами именовались три человека — Лефорт, Фёдор Алексеевич Головин и Прокопий Богданович Возницын, но фактически руководил деятельностью посольства сам Пётр, скрывавшийся под именем Петра Михайлова.

Был среди членов посольства и бомбардир Преображенского полка Александр Данилович Меншиков, получивший такой чин четыре года назад и в этом чине сравнявшийся с бомбардиром того же полка Петром Михайловым.

Традиция объявляет Меншикова мальчишкой-пирожником, бойко торговавшим на улицах Москвы. Его случайно встретил Лефорт и, привлечённый бойкостью и сметливостью мальчика, позвал к себе в дом. Там Лефорт довольно долго беседовал со своим гостем и, найдя его ответы смышлёными, взял к себе в услужение. Здесь же Меншиков встретился и с Петром, который был всего лишь на полтора года старше его.

С 1693 года Меншиков сопровождал Петра повсюду, безотлучно находясь при нём — ив поездках по России, и в азовских походах, становясь, по мнению многих, возможным соперником Лефорта. Однако умный и осторожный Меншиков предпочитал дружить с любезным Францем Яковлевичем и терпеливо ждал своего часа, всемерно подчёркивая своё второстепенное по сравнению со швейцарцем положение.

Не Сусанна, а Софья!

Однако накануне отъезда Великого посольства из Москвы произошло событие, которое ещё раз подтвердило, какую роль отводили царевне Софье враги её брата-царя.

При жизни своей она оставалась для многих россиян, недовольных политикой и преобразованиями Петра, последней надеждой на возвращение прежних порядков. Лишь только возникало в Москве какое-либо возмущение против существующего правительства, как тут же смутьяны вспоминали, что в Новодевичьем монастыре томится царевна Софья Алексеевна, законная государыня, заключённая в узилище собственным единокровным братом-антихристом, оставившим почему-то ненавистную сестру мирянкой, и всё ещё не постриженная в монахини.

А коли так, то за нею всё ещё оставалось право на прародительский престол, и, стало быть, нужна была только сила, чтобы вызволить Софью из тюрьмы-обители и затем возвести на трон.

Итак, 23 февраля 1697 года, когда Пётр пировал у Лефорта перед поездкой за границу с Великим посольством, к нему вновь явился Ларион Елизарьев, который в августе 1689 года предупредил его о заговоре Шакловитого, и сообщил, что теперь на его жизнь покушается бывший стрелецкий полковник, а ныне думный дворянин Иван Циклер.

Циклера схватили, и он под пыткой показал на своих сообщников-раскольников: окольничего Соковнина, доводившегося родным братом двум знаменитым староверкам — боярыне Морозовой и княгине Урусовой. Соковнин назвал ещё зятя своего Фёдора Пушкина и сына его Василия. Всех их приговорили к смертной казни. Накануне казни Циклер объявил, что в своё время Софья и покойный ныне боярин Иван Милославский подговаривали его убить Петра.

Тогда Пётр обставил казнь следующим образом: он велел выкопать гроб с прахом Милославского, привезти его на свиньях в Преображенское и поставить раскрытым под помост, где ждали казни приговорённые к смерти. Циклера и Соковнина четвертовали: сначала им рубили руки и ноги, а потом — головы, и кровь их стекала в раскрытый гроб. Пушкиным отрубили головы, после чего все четыре головы отвезли на Красную площадь и воткнули на железные спицы, установленные на высоком столбе.

За Софьей же после этого был усилен надзор и увеличены караулы, но и на сей раз в монахини её не постригли, и доступ к ней сестёр сохранили, а через них доходили до неё слухи, что, неспешно проехав через Курляндию, Пруссию, Бранденбург и Голландию, Пётр на три месяца заехал в Лондон. Здесь-то и произошло событие, круто переменившее судьбу его жены. Перестав отвечать на письма Евдокии Фёдоровны ещё на пути в Англию, Пётр, оказавшись в Лондоне, принял решение насильно постричь её и заточить в монастырь с тем, чтобы жениться на Анне Моне и возвести свою новую жену на российский трон. О второй части своего замысла Пётр пока что хранил молчание, а в первую посвятил оставленных в Москве дядю Льва Кирилловича Нарышкина и не менее доверенного Стрешнева. Пётр приказал им склонить Евдокию к добровольному принятию монашества. Однако ни Нарышкин, ни Стрешнев в этом не преуспели. Вопрос этот был решён лишь после того, как Пётр вернулся в Москву. Но обо всём этом Софья узнала гораздо позже.

А в то время когда Петра в Москве не было, до Софьи дошёл слух, что 16 июня 1697 года на берегу Двины посланные в поход стрельцы устроили круг, и тут один из них — Маслов, ходивший в Москву ходоком, взобрался на телегу и стал читать письмо от Софьи, которым она призывала стрельцов прийти к Москве, встать под Новодевичьим монастырём и призвать её на царство.

Стрельцы двинулись к Москве, но, встреченные «полками иноземного строя», которыми командовал шотландец на русской службе, старый генерал Патрик Гордон, были разбиты наголову. Мятеж, поддержанный московскими стрельцами, был подавлен менее чем через две недели после того, как начался, и пятьдесят семь главных «заводчиков» были немедленно казнены, а четыре тысячи рядовых участников сослали. Пётр тем не менее, узнав о произошедшем, примчался из Вены 25 августа и сразу же начал новое следствие, которое привело на плаху и виселицу больше тысячи человек. Сотни стрельцов были изувечены, брошены в тюрьмы, усланы в самые глухие медвежьи углы царства.

Царь, Лефорт и Меншиков взяли каждый по топору. Пётр приказал раздать топоры своим министрам и генералам. Когда же все были вооружены, всякий взялся за свою работу и отрубал головы. Меншиков приступил к делу так неловко, что царь надавал ему пощёчин и показал, «как должно отрубать головы».

Александр Данилович, способный к любому делу, тут же, на глазах у царя немедленно исправился и к концу дня отрубил двадцать стрелецких голов да ещё и пристрелил одного из колесованных, чтобы прекратить его мучения. Последнее милосердное деяние произвёл он, впрочем, не по собственной инициативе, а по приказу Петра.

Под пытками многие стрельцы признались, что они хотели возвести на трон царевну Софью. Всплыл и эпизод, случившийся на Двине, когда стрелец Маслов читал «прелестное» письмо Софьи, допрошенные признали, что письмо это дал Маслову стрелец Василий Тума, а тот, в свою очередь, получил его от некоей нищенки.

Отыскали и нищенку, но та умерла под пытками, не оговорив Софью. Тогда стали пытать старуху-кормилицу царевны княгиню Вяземскую и четырёх ближайших служанок Софьи, но ничего нужного следствию они не сказали. Тогда Пётр сам допросил Софью, но и она начисто отрицала хоть какое-то своё участие в бунте, решительно заявив, что никаких писем стрельцам не посылала.

Однако существовала трудно опровержимая косвенная вина Софьи, вроде бы подтверждавшая её связь с мятежниками, которая, по мнению Петра и его сторонников, особенно усугубила подозрение насчёт участия Софьи в делах стрелецкого бунта: попытка мятежников освободить её из Новодевичьего монастыря, где находилась она под охраной подполковника Преображенского полка князя Ивана Юрьевича Трубецкого — одного из верных соратников Петра.

В 1698 году Трубецкому было тридцать восемь лет, он был одним из первых «потешных» и предан Петру душой и телом.

Когда начался бунт, стрельцы сделали подкоп под покои Софьи, находившиеся на первом этаже, возле которых стояли солдаты-преображенцы. Сам же Иван Юрьевич находился в комнате Софьи. Группа стрельцов, проломив пол, вылезла в коридор и бросилась на стражу. Перебив и разогнав солдат, стрельцы ворвались в комнату Софьи, но князь Трубецкой сумел пробиться в коридор и, пробежав несколько саженей, заскочил в одну из келий и запёрся там.

Стрельцы бросились за ним в погоню. Впереди всех бежал стрелец, который до того был холопом Ивана Юрьевича. Он служил у него брадобреем и отличался особой преданностью своему господину. Стрелец и был единственным, кто видел, в какую келью заскочил князь, но, желая спасти Ивана Юрьевича, бывший брадобрей пробежал мимо, увлекая за собой преследователей и уводя их по ложному пути.

Вскоре прибыла подмога, стрельцов переловили, Софью вновь заперли в монастырь, и через несколько дней всех попавших в плен бунтовщиков повели на казнь.

Пётр присутствовал при казни, а вместе с ним и его приближёнными был и князь Трубецкой. Увидев своего спасителя, Иван Юрьевич рассказал Петру о его роли в собственном избавлении от грозившей смерти, и Пётр тут же велел отпустить верного холопа на волю.

В семье Трубецких из поколения в поколение передавалось это предание с добавлением, что Иван Юрьевич поселил его в одной из своих деревень, не только сделав лично свободным, но и освободив всех его родственников и их потомков от оброка и от барщины.

И хотя прямых улик соучастия, а тем более руководящей роли Софьи в организации её освобождения не было, царевну перевели в башню на второй этаж, а между зубцами стены Новодевичьего монастыря повесили сто девяносто пять стрельцов. А перед тремя окнами кельи висели тела трёх стрельцов со вложенными в руки челобитными, где излагались их показания о письме царевны стрельцам. И все мёртвые, и на стене, и перед окнами, висели пять месяцев, отравляя воздух трупным запахом и наводя ужас на всех, кто это видел.