Правительницы России - Вольдемар Балязин

Оказавшись у кормила власти, Екатерина I целиком и полностью полагалась на мнение и советы А. Д. Меншикова. И с его помощью смогла удержать основные завоевания своего великого мужа.

Бедная сиротка Марта

В тот страшный 1698 год, когда Пётр I примчался из-за границы, чтобы утопить в крови стрелецкий мятеж, он заодно расправился и со своей законной, но давно опостылевшей ему женой Евдокией. Заточив её в монастырь, он почувствовал, что теперь у него совершенно развязаны руки, и стал серьёзнее, чем раньше, размышлять о женитьбе на Анне Моне. Как и прежде, его правой рукой оставался Лефорт. Осенью 1698 года, уезжая на кораблестроительные верфи под Воронеж, Пётр оставил своим представителем в Москве «любезного друга Франца».

Вернулся Пётр в Москву 20 декабря для того, чтобы отпраздновать подавление стрелецкого бунта. Пиры и праздники решено было провести в новом дворце Лефорта, который по распоряжению царя был воздвигнут во время их поездки по Европе. Это был необычайно роскошный, огромный дворец, построенный архитектором Аксалитовым в лучших традициях русского зодчества, в стиле, названном «нарышкинским барокко». Главная часть дворца с центральным залом высотой более двадцати метров была обращена в сад. Множество других помещений напоминали музей искусств: в одном были собраны китайские вазы и коллекции фарфора, в другом — картины морских сражений и модели кораблей, в третьем — образцы оружия и доспехов...

12 февраля 1699 года необычайно пышно и торжественно было отпраздновано новоселье, а ещё через десять дней Лефорт заболел горячкой, или, как мы сказали бы теперь, общим заражением крови, и 2 марта умер.

Пётр сильно горевал, но смерть Лефорта, лишив его преданнейшего и любимейшего соратника и друга, положила конец и довольно двусмысленным их отношениям с Анной Моне, которая теперь, кажется, стала целиком принадлежать одному Петру.

Звезда Лефорта угасла, но тут же на дворцовом московском небосклоне стало круто подниматься вверх новое светило — Меншиков. Сохраняя безусловную верность и преданность Петру, Александр Данилович всегда держался тех, кто был мил сердцу царя, и мгновенно отказывался от прежних привязанностей, как только менял к ним своё отношение Пётр. Так и сейчас — царь любил Анну Моне, и Меншиков столь же пылко её обожал, всячески разжигая их чувства друг к другу.

В конце апреля 1699 года Пётр в последний раз отправился под Азов. Сохранилось пять писем Анны к Петру.

В них Анна Ивановна Моне предстаёт расчётливой, холодной, предприимчивой мещанкой. Её письма содержат ходатайства и просьбы чаще всего имущественного или же юридического характера. Она просит за одних, за других, кажется, небескорыстно, впрочем, не забывая и себя со своими родственниками.

Возвращение Петра в Москву ничего не изменило в его отношениях с Анной, и если бы не начавшаяся вскоре война со Швецией, то, может быть, Анна Ивановна и стала бы русской царицей, как немного позже случилось это с другой иноземкой — Мартой Скавронской, вошедшей в историю под именем Екатерины Первой.

Итак, 19 августа 1700 года Россия объявила войну Швеции, начав самую продолжительную войну в своей истории — Северную — длившуюся двадцать один год. 22 августа Пётр, оставив Москву, отправился на театр военных действий к Нарве. 19 ноября русские войска потерпели там серьёзнейшее поражение, но Пётр не опустил руки и с ещё большей энергией продолжал начатое дело.

Случилось так, что однажды вечером, в апреле 1703 года, возле стен осаждённой шведской крепости Нотебург, прежде носившей русское название Орешек, которую потом Пётр переименовал в Шлиссельбург, царь прогуливался с приехавшим к нему саксонским посланником Кенигсеком. Вдруг Кенигсек поскользнулся на бревне, переброшенном через неширокий и неглубокий ручей, и на глазах у Петра рухнул в воду лицом вниз. Видевшие всё это солдаты тут же бросились на помощь упавшему, но было поздно — саксонский посланник захлебнулся и откачать его не удалось, как ни старались сам Пётр и подоспевшие вскоре медики.

Когда утопленника вытащили из ручья, у него в карманах обнаружили целую пачку писем коварной Анны Моне, в которых, как впоследствии писал академик-историк Герард Фридрих Миллер, она «слишком ясно выражала свою преступную любовь к Кенигсеку». Кроме того, у саксонского посланника оказался и миниатюрный живописный портрет Анны.

Сильно раздосадованный и ещё более обескураженный столь неожиданным пассажем, Пётр тотчас же приказал приставить к дому Анны крепкий караул и никого к ней не пускать. Анна поняла, что следует во что бы то ни стало вернуть расположение царя, и попробовала сделать это при помощи колдовства, чародейства, приворотных зелий, перстней и тому подобной каббалистики, но и это ей не помогло.

Опала над Анной Моне, её сестрой Матрёной и всем семейством Монсов продолжалась до 1707 года и прекратилась из-за вмешательства в её судьбу прусского резидента Георга Иоганна фон Кайзерлинга, который, как и Кенигсек, сопровождал Петра на войне. Через три года после нелепой смерти Кенигсека, 10 июля 1707 года, неподалёку от Люблина, где стояла тогда Главная квартира русской армии, Кайзерлинг объявил Петру, что Анна Моне — его невеста и потому он просит разрешения на брак с нею. Пётр же ответил ему так:

   — Я воспитывал девицу Моне для себя, с искренним намерением жениться на ней, но так как она вами прельщена и развращена, то я ни о ней, ни о её родственниках ничего ни слышать, ни знать не хочу.

Присутствовавший при этом Меншиков сказал Кайзерлингу:

   — Девка Моне действительно подлая, публичная женщина, с которой я сам развратничал столько же, сколько и ты.

В ответ на это Кайзерлинг полез драться, но Пётр и Меншиков пинками и тумаками спустили его с лестницы.

Упрямый пруссак всё же добился своего, но только через четыре года после этого происшествия. Он обвенчался с Анной в июне 1711 года, однако через полгода после свадьбы умер. Анна пережила его не намного: она скончалась в Немецкой слободе 15 августа 1714 года. На сём история Анны Моне закончилась.

Но ещё в 1702 году у любвеобильного царя возник новый роман, который сначала и он сам и его интимные друзья склонны были считать интрижкой, проходной альковной историей, о которой Пётр Алексеевич должен был вскоре забыть.

Ан не тут-то было: интрижка довольно быстро переросла в генеральный роман его жизни, ибо его фигурантка — литовская крестьянка Марта — через несколько лет стала женой царя и матерью его детей, а затем венчанной царицей России и, наконец, первой русской императрицей. И началось это на театре военных действий против шведов, после того как войска фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева 25 августа 1702 года взяли шведскую крепость Мариенбург, которая ныне по-латышски зовётся городом Алуксне.

О том, как сие случилось, мы знаем довольно точно, но, к сожалению, дата встречи Петра и Марты определяется по-разному, как и многое другое, относящееся к первым месяцам их знакомства. Потому приведём здесь несколько наиболее достоверных версий, предоставив слово прежде всего тому, кто был осведомлён о произошедшем лучше других. Это очень близкий и к царю, и к Екатерине человек, один из адъютантов Петра, капитан первого ранга, француз Франц Вильбуа, — впоследствии вице-адмирал, не только служивший в русском флоте с момента его создания, но и сам бывший одним из участников строительства кораблей ещё на воронежских верфях.

Вильбуа оставил очень интересные «Записки», касающиеся многих событий первой четверти XVIII века, свидетелем которых он был или о которых ему довелось слышать. Почти тридцать лет работал он рядом с Петром и был весьма близок к нему. Достаточно сказать, что Пётр сосватал и женил француза на фрейлине Екатерины, старшей дочери пастора Эрнста Глюка — Елизавете, с которой будущая русская царица росла с трёх до шестнадцати лет в семье Глюка. Вильбуа дружил и с семьёй младшей сводной сестры своей жены — Дарьей Глюк, вышедшей в России замуж за обер-гофмейстера царского двора Дмитрия Андреевича Шепелева.

Таким образом, в распоряжении у Вильбуа оказалась уникальная информация о детстве и юности Екатерины. По его свидетельству, родители Екатерины умерли от чумы, когда девочке было три года. Её подобрал протестантский пастор города Мариенбурга Даут и взял к себе в дом. Однако эпидемия чумы выкосила и эту семью: погибли и сам пастор, и его жена, его дети, осталась в живых одна лишь маленькая сирота, которую звали тогда Мартой. И во второй раз девочку подобрал священник, приехавший в Мариенбург принять опустевший приход. На сей раз это был Эрнст Глюк, но никто не мог ничего рассказать ему ни о родителях девочки, ни того, когда и где она родилась.

Детство её и юность прошли в доме Глюка, в котором она жила на положении полувоспитанницы-полуслужанки, научившись вместе с тремя родными дочерьми пастора (среднюю дочь звали Маргаритой) чтению и письму по-немецки, рукоделию и ведению хозяйства.