Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, примерно раз в поколение цари Дориды вспоминали, что они-таки потомки самого Геракла, и что, вообще-то, Микены по праву принадлежат им. Тогда они собирали огромное по местным меркам войско и вторгались в Пелопоннес, где выхватывали эпических люлей и ползли назад, на север. Здесь они успокаивались лет на двадцать-двадцать пять, когда переизбыток населения и необходимость его утилизации вновь пробуждал старые обиды. Корабелами дорийцы пока не стали, а потому изрядно досаждали своим соседям на суше, не имея возможности стравить буйный элемент за море, как все нормальные греки. Такой вывод я сделал, исходя из аккуратных расспросов почтенных мужей, которые шли вместе с нами.
Я, кстати, только в самый последний момент догадался, для чего в землю нищих дорийцев идет делегация, в которой присутствуют два сына царя Трои, свояк царя Антенор, и какой-никакой я, племянник самого повелителя Дардана. Тут же ничего, кроме пушечного мяса и нет, ведь даже мой родной городишко — мегаполис по сравнению с Эринеем, где грубый горшок со стенкой в палец толщиной — вершина местных технологий. Самое странное во всем этом то, что мы везем огромное количество подарков, и их цена в моем понимании слегка больше, чем все, что я вижу вокруг себя до самого горизонта.
— Располагайтесь! Царь ждет вас! — непривычный выговор резанул мне ухо. Тут, в Центральной Греции, говорили немного иначе, чем в микенской Аххияве и на островах. Крепкий бородатый мужик с лохматой башкой, одетый в одну лишь набедренную повязку, изобразил радостный оскал и показал рукой в сторону приземистого каменного дома, крытого камышом.
Мы прошли внутрь, где в тесном, шириной шагов в десять, зале увидели его величество царя, который бранил худого, как скелет, раба и отвешивал ему оплеуху за оплеухой. Раб только глаза жмурил и кряхтел, но протестовать не смел, воспринимая всё происходящее с поистине стоическим терпением.
— Каков негодяй! — возмущенно заявил царь, увидев нас. — Привезли четыре телеги зерна по восемь мешков. Где, говорю, сволочь, еще два мешка? Должно быть три дюжины без двух! А тут три дюжины без четырех! Драть буду, пока шкура клоками не сойдет!
— Так он прав, — не выдержал я. — Четыре телеги по восемь мешков — это три дюжины без четырех.
Царь Клеодай, мускулистый чернявый мужик лет тридцати с небольшим посмотрел на меня с глубоким сомнением, видимо, подозревая в сговоре с нечистым на руку рабом, а потом спросил.
— Ты еще кто такой?
— Я Эней, сын Анхиса, из Дардана, — гордо выпятил я грудь.
— Я тут сам решаю, сколько должно быть зерна! Понял, Эней, сын Анхиса? — зло посмотрел на меня царь и с нескрываемым отвращением отбросил раба в сторону. — Тощий говнюк! Он писец из Фив, в прошлом походе взяли его. Тычет мне закорючки свои на глине, а я сердцем чую, что он ворует, только вот не пойму где. Все время изворачивается, сволочь. Думаю, может, пятки подпалить ему, а?
— Ну и подпали, — прогудел Гектор, а я благоразумно промолчал. — Способ верный, мигом все расскажет. Рабы, они все такие. Тем более, если из Фив.
Видимо, запал у повелителя нескольких горных долин закончился. Он еще раз врезал писцу по худой физиономии, но сделал это уже без огонька, и даже скорее для порядка.
— Вы царя Париамы люди? — спросил он, наконец, когда раб покинул нас, бросив в мою сторону исполненный благодарности взгляд.
— Я Гектор, — шагнул вперед царский наследник.
— Я Парис, сын царя.
— Я Антенор, муж сестры его жены, — сделал шаг вперед и троянский премьер тоже. Он изрядно устал, ведь был уже немолод, а добирались мы сюда по горным тропам пешком.
— Вас разместят на постой, — сказал Клеодай. — Жду на закате, я дам пир в вашу честь. Люди царя Илиона — всегда желанные гости в моем доме.
Пир в дорийской глуши — это жареный баран, ячменная лепешка и кувшин кислого вина. Люди тут жили простые, а потому мед, специи и ароматные смолы в напитки не добавляли. Пили здесь чистоганом, не разбавляя вино в кратерах, как это делают неженки из Микен и Пилоса. Только что снятое с огня, одуряюще вкусное мясо вынесли на деревянных блюдах, которые расставили на столиках рядом с ложами. Здесь тоже пировали лежа вповалку. Это мероприятие обозначается словом из научного лексикона — симпозиум, то бишь «совместное лежание». Вот мы и лежали, а за отсутствием чаш с водой, руки вытирали о края лож и стол. Впрочем, на вкусе барашка это не сказалось никак. Хозяева жадничать не стали и отправили на вертел молодую животинку в самом расцвете сил, потому-то и мясо получилось сочное и мягкое. Соли бы немного побольше, но чего на столе нет, того нет. Впрочем, и так вкусно получилось. Мы несколько последних недель питались почти что всухомятку: хлебом, твердым как камень овечьим сыром и вином.
— Прими подарок, о отважнейший из царей! — Парис встал и вытащил из обширного баула, лежащего позади, бронзовый доспех, тускло блеснувший чешуей.
Клеодай заревел восторженно, обнял скупо улыбающегося Париса и чуть было не задушил его в объятиях. Здоровенный, суровый мужик радовался как ребенок новой игрушке. Такой доспех будет на всю Дориду один.
— Прими подарок и от меня, — встал Гектор и протянул Клеодаю бронзовый шлем.
А потом встал я, подарив меч, и это привело царя в состояние перманентного восторга.
— Мы хотим, чтобы ты ударил по ахейцам, — заявил Антенор, когда все хорошенько подпили, а хозяин уже затянул какую-то заунывную песню. — Если ты пойдешь на них войной, то получишь много серебра.
И Антенор открыл немалый ларец, наполненный кольцами весом в сикль, которые ходили по всей Ойкумене вместо денег. Впрочем, все нормальные купцы один черт проверяли пробу и взвешивали серебро на весах и продолжат это делать ближайшую тысячу лет. Клеодай застыл на месте, а на его лице заиграла глупая улыбка.
— Воинов одарю! — сказал он. — Сотни две… Нет, три! Три сотни соберу в поход.
Дальше началось все, что и должно было происходить. Пьяный Клеодай хвастался, сколько коров угнал у соседей прошлой осенью, а Парис заглядывал ему в глаза и с умильной улыбкой восхищался его подвигами. Они обнимались, как лучшие друзья, и пели песни, а потом царевич вышел на улицу, а я встал за ним.
— Ты же прекрасно понимаешь, Парис, что Клеодая убьют в
