Безумие толпы. Как мир сошел с ума от толерантности и попыток угодить всем - Дуглас Мюррей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В разумном мире все произошедшее стало бы невероятным подарком для деятелей искусства, в том числе для сатириков. Однако даже критический взгляд на этот феномен вызывает шквал обвинений и еще больший рост числа жалоб и уровня чувствительности. В сентябре 2016 года писательница Лайонел Шрайвер подняла вопрос о «художественной прозе и политике идентичности» на Фестивале писателей в Брисбене. Шрайвер (перу которой, среди прочих, принадлежит роман «Цена нелюбви») использовала эту возможность, чтобы поговорить о «культурной апроприации». В течение нескольких недель, предшествующих лекции, этот термин не раз всплывал в различных контекстах. Он появлялся и тогда, когда обсуждалось право немексиканцев носить сомбреро, и тогда, когда речь шла о праве людей не из Тайланда готовить и есть тайскую еду.
Поскольку умение использовать воображение и проникать в мысли других людей и является, можно сказать, задачей писателя, Шрайвер решила, что активисты подошли чересчур близко к ее территории. Ее речь в Брисбене была посвящена защите искусства и праву других писателей на то, чтобы писать обо всем, о чем они пожелают. Шрайвер заявила, что, задумывая нового персонажа для одного из своих романов, она может для начала придумать такой аспект его личности, как например, то, что он армянин. Но «просто быть армянином – это не то же самое, что иметь личность – в том смысле, в каком я ее понимаю». Она продолжила: «Быть азиатом – это не идентичность. Быть геем – это не идентичность. Быть глухим, слепым, пользоваться инвалидным креслом – это не идентичность, и быть экономически непреуспевающим – тоже не идентичность».
Ответ был предсказуем. Ловия Гьяркье, автор в журнале «New Republic», написала, что «Лайонел Шрайвер не должна писать о меньшинствах. Ее нетактичная речь 8 сентября в Брисбене доказывает, что она в этом ничего не понимает». У Гьяркье был и вопрос к Шрайвер. «Мой вопрос к Шрайвер таков: если эти ярлыки – не идентичности, если быть геем или иметь ограниченные возможности – это не часть того, кем мы является, тогда почему сотни людей подвергаются насилию, их стыдят и убивают каждый день именно из-за этого?.. Чего не понимает Шрайвер о культурной апроприации, так это ее неразрывной связи с властью»[163]. Таким образом драматизация и Фуко слились в одном утверждении.
Однако гневное заявление Гьяркье было вытеснено Ясмин Абдель-Магид, которая присутствовала среди зрителей в Брисбене. Ее рассказ из первых рук был подхвачен и опубликован в «The Guardian». Абдель-Магид писала:
«Прошло 20 минут с начала речи, когда я повернулась к своей матери, сидевшей рядом со мной в первом ряду. „Мама, я не могу сидеть здесь, – сказала я, и уголки моих губ опустились. – Я не могу это узаконивать…“»
За этим последовал увлекательный, подробный рассказ о том, каково это – вставать и уходить.
Оказалось, что речь Шрайвер не совпадала с образом мышления Абдель-Магид. Настолько не совпадала, что едва ли походила на речь. Это скорее была «отравленная посылка, упакованная в высокомерие и доставленная со снисхождением». Абдель-Магин попыталась разъяснить опасность случаев, когда люди пишут от лица тех, кем не являются. В качестве примера она привела собственные взгляды:
«Я не могу говорить от лица сообщества ЛГБТКИА, от лица человека с неврологическими отличиями или от лица человека с ограниченными возможностями, но в этом тоже есть смысл. Я не говорю от их лица, и я должна дать возможность их голосам быть услышанными, а их опыту – быть легитимным».
Порассуждав какое-то время о колониализме, Абдель-Магид пришла к заключению:
«Неуважение к окружающим, заложенное в речи Лайонел Шрайвер, – это та же сила, которая заставляет людей голосовать за Полин Хэнсон. Это – та причина, по которой коренные народы борются за то, чтобы их признали, и это – та причина, по которой мы продолжаем терпеть офшорные иммиграционные тюрьмы. Именно такое отношение закладывает основу для предрассудков, ненависти и геноцида»[164].
К своей чести «The Guardian» опубликовал вслед за этим полный текст речи Шрайвер, чтобы читатели смогли сами решить, являлось ее ли выступление в Брисбене остроумной критикой модного поветрия или скорее было частью фундамента для построения фашизма.
Шрайвер пережила шквал нападок отчасти потому, что у нее уже была репутация человека, который говорит что думает. Но у тех, кто хотел объявить себя ее жертвами, все же был стимул. Если бы Абдель-Магид (позже покинувшая Австралию уже из-за скандала, связанного с ней самой) решила написать беспристрастную и вдумчивую критику позиции Шрайвер, она вряд ли бы стала привлекать к себе внимание и публиковать свой рассказ в крупной газете. Если бы она не почувствовала, как опускаются уголки ее рта, и не сказала бы своей матери, что одно лишь их присутствие в зале «узаконивает» ненависть, ее мнение было бы не более значимым (и публичным), чем любое другое. Это важный винтик в сводящем толпу с ума механизме: человек, который объявляет себя наиболее обиженным, получает больше всего внимания. Каждый, кого это не задевает, игнорируется. В эпоху привлечения внимания криками в социальных сетях механизм поощряет всплески ярости кровожадностью. Что до Шнайдер, то в течение нескольких лет после речи в Брисбене она была одной из немногих писателей, которые публично протестовали против введения издательствами практики решать, достойны ли книги публикации, на основании сексуальной ориентации и расовой принадлежности их авторов.
Центральная проблема
Центральной проблемой во всем этом является огромное смятение, происходящее не из недопонимания, а из того факта, что наше общество пытается запускать одновременно несколько программ. С одной стороны, есть программа, которая подразумевает, что мир – это место, в котором для счастливой жизни нужно научиться ценить все культуры, а также сделать их более доступными. С другой стороны, другая программа гласит, что культурные границы могут пересекаться только при определенных условиях. Эта вторая программа не только не была завершена – кто угодно, кто хотел бы дописать ее правила, вполне мог это сделать. Еще одна программа подразумевает, что раса и культура – не одно и то же. И в то же время еще одна – запущенная одновременно с предыдущей – говорит, что это практически одно и то же и что посягательство на чью-то культуру является актом расистской агрессии или «апроприации».
Под всем этим скрывается настолько взрывоопасное предположение, что неудивительно,
