Стрелы степных владык - Анна Макина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свои первые работы из серебра Куан подарил матери и отцу. Глядя на эти украшения, Гийюй понимал, что юноша талантлив и нашёл своё призвание. Он и Ласточка хвалили сына и гордились им.
В восемнадцать лет Куан стал признанным мастером и женился на дочери своего наставника, не имевшего сыновей. Красавицы дочери Гийюя, очень похожие на мать, вышли замуж за порядочных молодых людей из семей торговцев. Родители обеспечили обеих девушек достойным приданым.
Через полгода после свадьбы младшей из дочерей Ласточка заболела, слегла в постель. Спустя два месяца она умерла, и её страдания перед смертью лекари облегчали лишь маковым молоком.
Сидя у постели жены, Гийюй мысленно вопрошал богов, за что те отбирают у него любимых, сперва Таначах, а сейчас Ласточку. Перед тем, как уйти, Ласточка очнулась и тихо сказала мужу:
— Знаешь, я ни о чем не жалею. Боги подарили мне тебя, а ты дал мне детей. Я не была бы так счастлива даже во дворце или в юрте шаньюя. Прощай.
Гийюй сжал её исхудавшую, почти невесомую руку и сидел у постели до последнего вздоха жены.
* * *
Похоронив Ласточку, Гийюй десять дней не выходил из дома. Потом он собрал родных и объявил, что покидает их, уходит в паломничество к дальнему храму. Всё имущество он оставил девятнадцатилетнему Ли Куану. Родные отговаривали Гийюя, но тот был твёрд. Собрав котомку, он попрощался, покинул город и пешком двинулся на запад.
Два с лишним года Гийюй скитался по империи и сопредельным странам, побывал в разных храмах, жил в монастырях, но нигде не смог получить утешение и избавление от тоски, диким зверем грызущей сердце. Его, выглядевшего как бродячий монах даос, не трогали даже разбойники, ведь у таких странников обычно нечего взять, кроме рубища и деревянной чашки для подаяний.
Однажды Гийюй забрёл в край удивительно высоких гор. Здешние обитатели, маленькие, очень смуглые люди, жили бедно и придерживались странных обычаев: у них женщина могла иметь нескольких мужей.
Заснеженные горные пики напоминали наконечники стрел или копий, впивающихся в небо. Их зазубренные острия терзали небеса так, что на закате те плакали кровью. Любуясь теряющимися в облаках неприступными вершинами, Гийюй вспоминал легенды о подземной стране Агартха, располагавшейся под этими горами — там живут посвящённые в древние тайны мудрые, достойные люди или благие духи. Говорят, та волшебная страна прекрасна, только попасть туда могут лишь избранные.
Сам он далеко не мудрец, но почему бы не поискать вход в эту страну. Скорее всего Гийюй умрёт в вечных снегах, а замёрзнуть не так уж страшно — можно навсегда остаться в мире снов и духов, откуда ему по ночам являлись утраченные близкие: Ласточка, Таначах, малышка Жаргал, сыновья, родители, братья, дядя Пуну, тётушка Солонго и даже старый Ли Сянь.
Все они звали Гийюя к себе, а маленькая Жаргал однажды взяла его за руку и повела за собой к глубокому провалу в земле — домой, как она сказала. Тогда Гийюй проснулся с влажными глазами и долго лежал, обдумывая осенившую его мысль о том, как быстрее попасть к духам.
На рассвете Гийюй помолился Великому Небу, принёс жертву предкам и начал подниматься на одну из самых высоких гор. Он не стал брать с собой ни пищу, ни воду — это лишний груз для человека, идущего на смерть.
Глядя на величественные горы вокруг, Гийюй думал, что они завораживающе прекрасны. На древних, как сама вечность, склонах найдёт свой приют и он, уснув в снежной постели. Им овладел азарт, желание подняться как можно выше к Великому Небу, и Гийюй упорно шёл, карабкался вверх, не обращая внимания на холод и усталость.
Сердце его билось всё чаще, появилась одышка, начала кружиться голова, заломило виски. Снежная белизна слепила глаза, они начали слезиться.
Силы покидали Гийюя: его подташнивало, руки, ноги отяжелели, он всё чаще падал. Хотелось пить, и он клал в рот пригоршни чистого снега. От талой воды заныли зубы. Ледяной ветер пронизывал насквозь, норовил скинуть дерзкого человека с крутого склона. Гийюй часто дышал, ему не хватало воздуха. Он и подумать не мог, что восхождение окажется настолько трудным.
У него начало мутиться зрение, и он не сразу поверил глазам, увидев на широком уступе выше по склону человека. Совсем недавно там никого не было, а теперь стоял высокий мужчина, одетый в нарядный, шитый золотом красный кафтан. Странный незнакомец, смуглый, носатый, с вьющимися чёрными волосами походил на торговцев из дальних краев, с берегов Инда. Он стоял, уперев руки в бока, и свысока смотрел на Гийюя, потом обратился к нему на языке империи Хань:
— Слушай, чего тебе здесь надо? Потерял что-то?
Гийюй огрызнулся:
— Не твоё дело. Я тоже могу спросить, что ты здесь делаешь, разодетый, как для пира.
— Я прогуляться вышел. А вот тебе пора отправляться вниз, если хочешь жить. У тебя уже губы посинели. Ещё немного и начнешь кашлять кровью, а потом свалишься и подохнешь. Спускайся в долину, путник.
— Тебе-то какое дело? Хожу где хочу, горы ведь не твои.
— Не мои, — согласился пришелец, усмехнулся и спросил:
— Ты что, жить не хочешь? Выходит, даже горные козлы поумнее тебя будут. Ступай вниз, дурак.
— Заткнись! — прокричал Гийюй.
Наглость пришельца вывела его из себя. Покачав головой, неизвестный произнёс:
— Если не заткнусь, что ты мне сделаешь?
— В морду дам.
— Так доберись до меня сначала, — ехидно ответил наглец. — Иди сюда, разомнёмся.
Сжав зубы, Гийюй полез вверх, к уступу. Головная боль сводила с ума. Вдруг в глазах на миг потемнело, он потерял равновесие, нога соскользнула с обледеневшего камня, и Гийюй покатился по склону прямиком в пропасть.
Он даже вскрикнуть не успел, когда полетел в пустоту. Промелькнула мысль: «Умру быстро, это хорошо». Но внезапно под ним появилась плотная поверхность, и Гийюй всем телом распластался на чём-то вроде ковра, только невидимого.
От изумления он не мог пошевелиться, а волшебный ковёр завис в воздухе и начал медленно подниматься. Мысли в голове Гийюя метались подобно стае мальков на речной отмели, но он опомнился к тому моменту, когда летающий ковёр достиг уступа, на котором поджидал ехидно усмехающийся незнакомец в красном.
Собрав все силы, Гийюй встал, расправил плечи и ступил на снег, непроизвольно оглянулся — в пропасти ничего не было. «Долго бы я летел вниз», — отметил он, откашлялся, поклонился и произнёс:
