Этюды любви и ненависти - Савелий Дудаков

Романтическая любовь Якубовича к Франк вылилась в прекрасное стихотворение, навеянное библейской притчей. Наш праотец Иаков семь лет отслужил Лавану за Рахиль*. Многие, вероятно, помнят стихи А. Ахматовой на данный сюжет. У Якубовича современная ему жизнь вторгается в прошлое.

* И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее (Быт 29: 29).

Терпенье, кроткое терпенье!Не вечно льется братьев кровь –Исчезнут злые сновиденья…У гроба встретимся мы вновь.До нас, любя, несчастны были:Семь лучших жизни лет губя,Иаков ждал своей Рахили…Я – трижды семь прожду тебя!И буду скот пасти Лавану,И буду слуг его рабом;Иаков новый, не устануВсю ночь бороться с божеством.Но прозвучит труба рассвета,Услышат внуки нашу быль,И вдохновишь ты мысль поэта,Моя любовь, моя Рахиль!*

Декабрь 1890 г.

Пересмотрел ли свои взгляды на сионизм Якубович после Кишиневского погрома?

Собственно, для еврейства России Кишинев стал рубежом. Попустительство (или даже участие) властей в ужасном избиении толкнуло евреев в сторону революции. Старому народовольцу, который носился с идеей народа-богоносца, увидеть его во всей "погромной красе" было крайне тяжело. Да, власть устраивает погромы, но исполнители – христиане, т. е. "народ".

Дни скорби и стыда…Сжимают горло слезы,– Мне стыдно за тебя, возлюбленный народ!Так скоро отцвели мечтаний ярких розы,Так он далек опять, спасительный исход!И с болью вижу я, что над твоей душоюЕще простерта ночь, витают злые сны,И ты не видишь их, укрытых темнотою,Всесильных хищников родимой стороны!На них поднялся б ты могучей бурей мщенья,Из жалкого раба бойцом свободным стал…Но ты на слабого напал без сожаленья,Ты у несчастного младенцев растерзал!Позора, скорби дни…**

1903 г. После Кишинева В примечании редактора говорится, что погром глубоко взволновал поэта (Там же. С. 256, 462). "Ужасная кишиневская трагедия до сих пор не может ни у кого из головы выйти", – писал 16 мая 1903 г. В. Г. Короленко.

* Якубович П.Ф. Стихотворения. Л., 1960. С. 168-169. ** Там же. С. 256, 462.

Фрума Фрумкина – одна из тех, кого погром привел в ряды революционеров.

Приговоренная в 1905 г. к 11 годам каторги в Сибири, она бежала и была затем повешена в Бутырской тюрьме в июле 1907 г. Из тюрьмы она обратилась к Якубовичу с просьбой написать предисловие к брошюре, в которой будет собран весь материал по ее процессу: «…не сомневаюсь, что исполните мою просьбу и напишите так, как писали лучшие места из "Мира отверженных"» (Там же. С. 469-470). 10 ноября Мне приходилось писать о влиянии Надсона на Заболоцкого. Заболоцкий, читатель внимательный и придирчивый. Как ни странно, но его знаменитые "Журавли" написаны под влиянием "Журавлей" Якубовича.

В заветный, чудный край с решимостью стремясь,Они, спокойные, необозримой цепью,Красиво выстроясь, с вождями впереди,Медлительно плыли раздольной вольной степью…В заветный чудный край! Отважны их вожди,Бестрепетны сердца, могучи, быстры крылья!Но трудный ждет их путь, великие усильяИ жертвы без конца… Жестокою рукойИх будет человек губить без сожаленья,Рассеет ураган не раз во тьме ночной,И много смельчаков в часы изнеможенья,Поглотит океан в пучине роковой!И точно клятвою пред небом и землей,Со славой пасть, не изменив решенья,Вдруг криком радостным ответил брату брат.И этот гордый клич свободы непродажной,Могучий зов борьбы великой и отважной,Над оргией людской раздастся, как набат!..*

1886 г.

*Там же. С. 139-140.

***

Петр Филиппович был образованным человеком: блестяще переводил Шарля Бодлера, Сюлли Прюдома. Правда, с некрасовским надрывом…

С ужасной еврейкой, прекрасной, прекрасной, как мертвыйИзваянный мрамор, провел я всю ночь,Как труп возле трупа простертый…Порока продажную дочьТогда я представил в величьи природном,С печатью ума на челе благородномПод шлемом душистых тяжелых волос,Со взором, сияющим грацией нежнойИ зорями дремлющих гроз…*

Обращался Якубович и к таким поэтам, как Байрон, не боясь состязаться ни с одним переводчиком. "Поражение Сеннахерима", переведенное десятки раз, в его переложении было, безусловно, спровоцировано той антисемитской обстановкой, которая его окружала. Божья кара за надругательство над избранным народом – лейтмотив стихотворения:

Враги, точно стая волков, налетели!Одежды их пурпуром ярким горели,А копья блистали в полдневных лучах,Как звезды небес в галилейских волнах… …И трауром вдовы Ашура покрыты,И идолы в храме Ваала разбиты;Но сила врага не от наших мечей –От блеска растаяла Божьих очей!**

1903 г.

Переводил Мельшин и с идиша поэта Мориса Розенфельда (Мойша – Яков Алтер, 1862-1923), автора пьесы "Кантонисты". Консультацию переводчик получал у известного критика А. Г. Горнфельда. По взглядам анархист и социалист, Розенфельд был далеко невторостепенным поэтом. Его стихи при жизни переводились на английский, немецкий, польский, чешский, румынский, французский, русский языки. Иногда их печатали латинским шрифтом, например переведенное Якубовичем стихотворение "Mein ingele" (Мой мальчик), в переводе "Отец". Как писали критики, многие стихи Розенфельда заслуживают очень высокой оценки.

Современник Владимира Соловьева Мельшин, конечно же, не разделял его взглядов, но как свидетель русско-японской войны вспомнил знаменитое пророчество философа о желтой опасности:

О Русь! Забудь былую славу:Орел двуглавый сокрушен,И желтым детям на забавуДаны клочки твоих знамен.Панмонголизм, 1894 г.

* Там же. С. 338. * Там же. С. 370.

***

В стихотворении "Последняя жертва" (1905) описана гибель российской эскадры: пророчество сбылось… Несмотря на преследование цензуры, стихотворение распространялось стремительно, особенно в солдатской и матросской среде. Но несравнимо интереснее стихотворение, посвященное победителям, чья "отчизна хризантем, любимый солнцем край", в котором Якубович отметил всемирно-историческое значение победы азиатов над европейцами: …Нипон, иным гордись!.. Актеры грозной драмы, Бойцы усталые, под мирный отчий кров Вернутся воины счастливые Ойямы.

Свобода и любовь в объятья примут их!

На клич земли родной они как барсы встали, За право равенства в семье племен людских Бестрепетно в полях чужбины умирали.

И яркий вспыхнул день – награда всех трудов, Ликуйте, мертвецы Мукдена и Телина:

Отныне желтый цвет – не подлый цвет рабов, Отныне Азия не знает господина!* 20 августа 1905 г.

Многие поэты откликнулись на страшную петербургскую драму – Кровавое воскресенье, но, пожалуй, самое значительное стихотворение "Красный снег" написал Мельшин.

Каин, что ты сделал?!Прячась, словно тать,Божьего проклятьяСмоешь ли печать? ….У престола Бога,В утро райских нег,Все мы видеть станемЭтот красный снег!**

1905 г. 25 ноября А.Б. Гольденвейзер по отцу правнук Я.М. Эйхенбаума, автора поэмы "Гакраб" (Они играли в шахматы. М., 1982. С. 186-187). 27 ноября Зубатов начал свою карьеру филера (осведомителя) на гимназической скамье. В течение трех лет (после чего?) возглавил рос-

* Там же. С. 271. ** Там же. С. 268.

сийский сыск. Конечно, многое из его практики позже заимствовали большевики: всеобщая слежка за гражданами, полная информации об их настроениях, особенно оппозиционных или "прогрессивных". "Жизнь эволюционирует: при Иване IV четвертовали, а при Николае II – канун конституции. Еврейский вопрос – вопрос временный, должен быть разрешен по западноевропейскому примеру: все ограничения следует отменить (Заварзин П.П. Жандармы и революционеры: Воспоминания. Париж, 1930. С. 58-59). Зубатов предчувствовал революцию и гибель России, его предчувствия оправдались. Прошло пять лет. Однажды, сидя за столом в кругу семьи, он узнал о начавшейся революции (спустя три дня докатившейся до Москвы). Зубатов задумался, затем вышел в соседнюю комнату и выстрелом закончил счеты с жизнью.

Возможно, не самый глупый поступок в его жизни…

Заварзин – бывший начальник Кишиневского, Донского, Варшавского и Московского охранных отделений. Опытный сыщик, умница. Приехал в Кишинев после погрома.