Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И правда наваждение! — удивлялась Алтайе.
— Напасть, да и только. Как дебтера, сидит все ночи напролет и пишет. Одну книгу уже издал — на свои деньги! По сей день из долгов вылезти не можем. Что скажете, тетушка? Ведь он заколдован, не иначе. Часами сидит, пишет, ничего вокруг не замечает. Стали мы как живот и спина — такие же чужие. А я верю в него, как в бога. Дома все делаю, стараюсь, но он думает только о своей книге. Разве это муж, если на него опереться нельзя? О семье заботы никакой, с родственниками не общается — в чем же радость супружеской жизни? Переспать можно с кем угодно. Не так ли, тетушка? И все из-за злополучной книги. Извела она нас совсем. — Чтобы отвлечь сынишку, Цегие сняла с шеи золотую цепочку и дала ему поиграть.
— И о чем же он пишет? — спросила тетушка Алтайе. Она усердно жевала инджера, не забывая обмакивать его в красный перец.
— Кто его знает? Вроде о каком-то старце, который бегает от смерти…
— Как мой знакомый фитаурари Маналлебачеу! Да, вот это был господин! Светил, как солнце, но и его смерть не миновала. Как, бывало, торжественно восседает на своем муле Алемиту, едет куда-нибудь в сопровождении челяди! Видный был мужчина! В плечах широк, статный. А сколько величия, достоинства и благородства! Где бы ни появился, всегда спрашивал: «Не умер ли кто? Не заболел ли? Нет ли печальных известий?» У меня в ушах и сейчас звучит его голос. Я помню, он все интересовался, нет ли лекарств, продлевающих жизнь. Но, дитя мое, никому не избежать тлена. В конце концов всех нас призовет к себе земля, — говорила Алтайе, чавкая. Перец обжигал рот, и она поспешно прихлебывала кофе.
— Именно об этом он и пишет, — удивленно сказала Цегие.
— Да, твой муженек просил меня рассказать об этом человеке. Но чтобы о нем можно было писать… Не знаю. От безделья это, моя девочка, Сирака надо исцелить от этого недуга. — Она немного помолчала. — Есть один знахарь в районе Кечение. Мой знакомец. Попрошу его помочь твоему горю, — сказала она и в который раз протянула Вубанчи чашку.
Цегие отхлебнула из своей чашки лишь для вида, остальное выплеснула в угол, пусть домовой пьет. На дне остался густой осадок.
— Ну давай сюда, посмотрим, что там у тебя. — Тетушка Алтайе вытерла губы тыльной стороной ладони.
Она вглядывалась в рисунок кофейной гущи и бормотала:
— Ты немного печалишься, дитя мое. Но ничего плохого в твоей жизни не предвидится. Надо принести в жертву черную курицу. Да… На сердце у твоего мужа есть какая-то женщина.
Цегие не выдержала и прервала ее:
— Близко она или далеко?
— Далеко. — Алтайе опять сверкнула золотым зубом.
— Так ведь это его жена! — Цегие бросило в пот.
— Да. Он о ней думает…
— Может, книгой-то она и заворожила его?
«И где же он ее прячет?» — опять с беспокойством подумала Цегие.
ГЛАВА 5
Из дома Сирак ушел недовольным и таким же явился на работу. Его настроению соответствовала погода. Было пасмурно и тоскливо. Казалось, небо нарочно опустилось пониже, чтобы тяжелее придавить землю. Темные тучи набрякли влагой, как вымя недоеной коровы. Они в любую минуту готовы были пролиться дождем. Веял сырой ветер, гоняя по улицам обрывки старых газет и пожухлые листья.
Было раннее утро. Бюрократия еще не зашевелилась. Чинуши еще не протерли заспанные глаза, не чистили пожелтевшие зубы, не влезали во все дела, даже те, которые их не касались, не сыпали соль на рану тем, кому и без того было худо. Сирак беспрерывно зевал, как голодный бегемот. Чтобы прийти в себя после бессонной ночи, хорошо бы выпить кофе или чаю. Иначе трудно остановить рассеянный взгляд на бумагах, понять, чего хотят от тебя просители.
Писатель был сейчас сердит на весь мир и на самого себя. Бессмысленно уставился на маленький столик, заваленный пыльными папками, и папки тоже равнодушно уставились на него. Рядом с ними даже дышать было тяжело. Укрыться бы куда-нибудь, сбежать от этой тягомотины. Его мучили дурные предчувствия.
— Доброе утро! — послышался знакомый голос.
— А, это ты, Искандер! Я даже не заметил, как ты вошел. — Сирак встрепенулся, словно его неожиданно разбудили.
— О чем грустишь? Поссорился с женой, что ли? Или влюбился? — Искандер улыбнулся, демонстрируя ровный ряд вставных зубов. В руках он держал что-то вроде папки.
— На то и жена, чтобы с ней ссориться, — неловко пошутил Сирак.
— Жаль мне вас, женатых. Добровольно надеваете на себя ярмо, лишаетесь свободы. По-моему, брак — это совместные мучения. Зачем обзаводиться коровой, когда повсюду полно молока? — убежденно произнес Искандер.
— Вот потому-то ты и сидишь в гостинице один, как отшельник, — съязвил Сирак.
— Каждому свое.
Искандер Ферреде никому не давал спуску. Если кто-то задевал его самолюбие, он платил сполна. Искандер был уже немолод. Гладкие волосы заметно поредели. Видно, недалеко то время, когда он совсем облысеет. Плохо пригнанные зубные протезы спадали, когда он говорил, доставляя ему немало хлопот. Приходилось поддерживать их языком, иногда и рукой. Поэтому Искандер шепелявил. Однако дефект речи нисколько не смущал этого хорошо сложенного, подтянутого человека. Он смотрел на Сирака умными, спокойными глазами, какие бывают у людей, уверенных в себе и слегка скептических.
— Как дела в конторе? — спросил он Сирака, желая, по правде, лишь одного — чтобы тот обратил внимание на его папку.
— Ничего. Душно только. Совсем не работается.
— А как твоя книга?
— Не разгорается огонек, вот-вот погаснет, — глубоко вздохнул Сирак.
— Я давно хотел спросить, зачем ты выбрал такую трудную тему?
— Что ты имеешь в виду?
— Жизнь и смерть, поиски смысла жизни… Разве ты не об этом пишешь?
— Это вечная тема. Она существует столько, сколько существует человек. Каждый писатель раскрывает ее по-своему. Вот и я пытаюсь. Видишь ли, как-то соседка рассказала мне об одном старце, который хотел избежать смерти. От него и пошел мой Агафари. Мне показалось, что сейчас, в период революции, вопрос жизни и смерти — главный и волнует всех. Революция всегда обостряет его. Непримиримая борьба, в которой одни гибнут, другие побеждают. Помнишь, у Хемингуэя «По ком звонит колокол»? Там каждый задает себе вопрос, в чем смысл жизни, и решается он всеми по-разному. Еще древние говорили: «Трус умирает много раз, а герой — единожды». А сколько раз умирал
