Берендеево царство - Лев Правдин

— Как ты живешь?

Она удивилась:

— О! Давно ли ты меня видел? Дня три, поди-ка, прошло.

— У нас каждый день что год, — вывернулся я.

— Это так. — Она засмеялась. — Видишь, как живу весело? Нет, правда. Одна я, девка, на всю степь. Чего мне не жить? Первая красавица. Что ни день, то новые сваты.

— Наши ребята?

— А кто же еще?

— Раньше я что-то не замечал.

— Раньше. Ты же сказал: день, как год. Помнишь, какие они были, наши ребята, раньше? Лапотные души. От всего ошалелые. А потом осмотрелись, все поняли. Они ведь сообразительные. Ну, а теперь, как в родимую степь вернулись, да на таких машинах, все и поднялись, и расцвели, как после дождичка. И сразу вспомнили, что они — мужики. И загордились — не подходи… Вот и наш стан. Приехали.

Я увидел три большие палатки неподалеку от степной речонки. Тут же дощатый сарай, в котором временно должны разместиться кухня и столовая. Место, особенно сейчас, в это осеннее утро, показалось мне очень открытым и безнадежно пустым, если не считать извилистой речонки, негусто поросшей по берегам шелюгой, с которой уже срывались и падали в прозрачную водичку длинные, как золотые рыбки, листья.

Что, по-моему, оживляло этот унылый пейзаж, так это, конечно, наши «катеньки». Они стояли развернутым строем, голубые, как небо.

— Вот гады! — сказала Ольга за моей спиной про тех, кто обрек эту силищу на бездействие.

В эту минуту я не знал, кто я — газетчик или тракторист. Мне одинаково, до дрожи в руках, хотелось рвануть могучую машину в этот пустой простор, по целине, и так же хотелось скорее засесть за очерк. Вот он, я его вижу, как если бы он уже был написан. И я не ощущал никакой разницы в этих двух, совсем не схожих делах, тем более что, для того чтобы их осуществить, надо было одно и то же: привести в движение этот стальной машинный строй. Короче говоря, надо организовать очерк в самом первоначальном смысле этого слова. Организовать. А для этого надо поработать.

Я ответил Ольге и своим мыслям:

— «Дрянь пока что мало поредела, дела много, только поспевай, жизнь сначала надо переделать, переделав, можно воспевать!»

— Правильно! — сказала Ольга. — Хорошо, правильно сказал.

— Это Маяковский сказал.

— Кто?

— Потом расскажу. Видишь, ребята забегали. Нас увидели.

— Очень красиво, когда все в синем. Здорово, правда? Вот бы только обувку нам подкинули. Гаврик, смотри-ка, так и бегает в своих поршнях. Да и все чуть ли не босиком.

Очерк я все-таки написал, но с учетом тех поправок, которые внесла жизнь, а надо сказать, что поправки она начала подкидывать еще до того, как я приехал на стан.

Жизнь, если ей дать волю, не поскупится на выдумки и такое выкинет, что потом и не расхлебаешь. Если дать волю или, выражаясь газетным языком, пустить дело на самотек.

Четко, по-военному отдав все распоряжения, распределив обязанности и наметив, кому когда выступать и что делать, Ладыгин на этом не успокоился. Вчера вечером он проверил: машины в полной боевой исправности, трактористы и все рабочие экономии знают свои места. Вечером должна прибыть кухня и машина с продуктами, а к утру цистерны с горючим. Все это уже отправлено городской экспедиционной базой под командованием экспедитора Грачевского.

Выслушав эти сообщения, Ладыгин велел Сарбайцеву вернуться в экономию и еще раз все проверить и подготовить к началу работы. Демин был отправлен навстречу Грачевскому, которому Ладыгин не особенно доверял: «Черт его знает, расторопный он или просто суетливый и уж очень уважает объективные причины».

Сам Ладыгин к объективным причинам относился нетерпимо, как к замаскированному жульничеству. Поэтому Грачевский всегда был у него на подозрении.

Поздно ночью приехал Сарбайцев. Квадратные окошечки палаток бледно светились. В сарае тоже виден свет. Он понял — кухня не приехала, ребята легли спать голодные, и это накануне решающего дня. Обнадеживающее начало, нечего сказать! Встревоженный, он открыл дверь сарая. Над столом висел круглый фонарь «летучая мышь», освещая безнадежно пустынные и девственно чистые доски столешницы, и только в самом конце стола лежала чья-то лысеющая голова, бессильно склоненная на руки. Агроном или конюх? Двое только и есть лысеющих, всем остальным, включая самого Сарбайцева, до этого еще далеко. Услышав шаги, голова поднялась. Агроном. Он спросил:

— Что будем делать? — и с протяжным стоном зевнул.

— Будем ждать, — ответил Сарбайцев, все еще разглядывая доски стола. Глаза его остро выглядывали из-под красных, набрякших от бессонницы век.

— Закурить есть? Ребята весь табак выкурили.

— Как они? — спросил Сарбайцев, бросая кисет на стол и сам усаживаясь напротив агронома.

— Ну как… — пожал плечами агроном.

Сарбайцев понял всю никчемность своего вопроса и больше уже ни о чем не спрашивал. Выкурив самокрутку в полном молчании, он попросил агронома разыскать конюха и сказать ему, чтобы оседлал другого коня. Агроном вышел. Когда он вернулся, Сарбайцев спал на скамейке, подложив под голову свою брезентовую полевую сумку. Оттопыривая губы, он шумно дышал в черные усы, и они шевелились, как живые.

Проснувшись, он зябко и сильно потянулся — ночь была прохладная, — потопал одеревеневшими от сна ногами, встряхнулся и резко встал.

— Дух вон, кишки на телефон!

— Чего? — спросил агроном.

— Экспедитор — сукин кот, — пояснил Сарбайцев и уже в седле отдал последние распоряжения агроному на тот случай, если к утру не вернется.

Но, как потом оказалось, виноват тут был не только экспедитор. Он как раз сделал все, что мог: получил продукты и кухонное оборудование, погрузил их на пять пароконных фургонов и отправил под надзором поварихи Евдокии Егоровны, которая давно уже была его любовницей, и он стремился от нее освободиться, но боялся об этом заикнуться. Несмотря на это, она все еще пользовалась некоторым его доверием. Она была женщина решительная, властная и в то же время очень добрая. Полное ее лицо украшали темные и влажно поблескивающие, как чернослив, глаза, глубокие ямочки на очень румяных, слегка увядших щеках и черные усики по краям пухлых младенческих губ.

Возчики — тоже народ проверенный. Они уже не первый день работают в зерносовхозе, им и самим было интересно добраться до экономии засветло. Но обстоятельства сложились так, что все-таки виноватым оказался именно экспедитор.

Выехали они после полудня и к двум часам добрались до первого хутора, как раз на полпути, и здесь решили покормить лошадей и самим подкормиться. У одного из возчиков оказался на хуторе приятель, который сейчас же затащил всех в хату. Евдокия Егоровна осталась при обозе. Через полчаса, когда надо было ехать, оказалось, что возчики хватили самогона, но они уверили повариху, что это все пустяки, что они мужики понимающие, не первый день работают в совхозе и все будет как нельзя лучше.

А еще через полчаса они начали колотить себя кулаками в грудь, пытаясь доказать свое мужское превосходство. Этого она не стерпела. Хватая возчиков то за волосы, то за бороды, показала им, что шуток она не понимает. Может быть, ей и не удалось бы подавить этот бунт, но на помощь пришла хозяйка хаты, женщина тоже решительная.

Они вдвоем загнали возчиков на подводы, и те сразу же уснули. Евдокия Егоровна повела караван через степь, как ей сказала хозяйка: «Сначала все по дороге до той вон вербочки, а там возьмешь вправо, да все вдоль оврага, вдоль оврага, прямо так и упрешься в речку, тут тебе и твоя экономия».

Конечно, она заблудилась и сама не заметила, как очутилась в овраге, а пока будила мужиков и приводила их в нормальное состояние, подошел вечер. Вздрагивая от похмельного озноба, мужики соображали, куда их занесло, но так и не выяснили. Тогда они начали во всем обвинять Евдокию Егоровну, которая если бы сообразила, то спокойно сидела бы в хуторе да ждала, когда они сами проснутся. Тогда бы все было хорошо. А теперь она осрамила их перед товарищем Грачевским.

Но Евдокия Егоровна тоже не молчала, и так как в системе общественного питания она работала не один год, то какие-то пятеро мужиков для нее не задача. Забила их словами так, что они поняли: дело их пропащее.

В тот же день, но уже к вечеру, вышли из города два трактора: один тащил в прицепе цистерну с горючим, другой — платформу, груженную бочками с маслом. С этим караваном поехал сам Грачевский. Они благополучно доехали до оврага, через который переезжали уже много раз, и тут засели. По дну оврага протекал ручеек, на который никто и внимания не обращал, так он был незначителен. Его просто не замечали. Еще утром здесь спокойно прошла колонна тяжелых катерпиллеров. Это тракторы своими гусеницами размесили землю, образовав глубокую выемку, которая за день так напиталась водой, что получилась глинистая, засасывающая ловушка. Все сначала подумали, что дорогу испортили тракторы, но ведь конный обоз проехал спустя несколько часов после них, и возчики ничего не заметили. Тогда стало ясно, что тут поработали чьи-то преступные руки.