Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Владимирович Бавильский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очереди, впрочем, везде и всюду, даже в пустоватый баптистерий, где кроме акустики и кафедры работы Пизано (головокружительной хрупкости и точности) особенно воспринимать нечего – в баптистерии вся красота как раз вывалена наружу и напоказ.
Примерно такое же бестолковое ощущение остается от Кафедрального собора с огромной алтарной мозаикой Чимабуэ «Христос во Славе»109, отдаленно напомнившей мне равеннские красоты.
Хотя если волевым усилием вынести особенности экстерьера и интерьера за рамки существующего контекста и поставить хотя бы в другой части города, эффект от его изысканной простоты может быть разительным. Учитывая, например, картины Содомы, Беккафуми и Андреа дель Сарто, не говоря уже о святынях вроде амфоры, которой Христос пользовался на свадебном пиру в Кане110, – той самой, в которой вода превратилась в вино, и шедевральной (точеной, утонченной) кафедре Джованни Пизано (1302–1310), осмотру которой гиды посвящают (ок, способны посвятить) отдельные экскурсии.
Бестолковый – это если «без толка», это когда сгораемый ящик возник промежутком между всеми прочими соблазнами и достопримечательностями, которых только поначалу кажется, что много. А когда с Кампосанто выйдешь, оставив там, внутри, все свое мышечное и эмоциональное напряжение (фрески его требуют самого пристального, как в кабинете офтальмолога, вглядывания), вдруг окажется, что делать-то больше нечего, как это всегда бывает, когда свалишь трудное и вроде бы хлопотное дело.
Выходишь из крытых галерей кладбища на простор газона, огороженного со всех сторон дорожками, вечереет парным молоком, так что чувствуешь себя отпускником – можно пойти в кружевное депо, куда втекают все пешеходные тропинки, а можно пройти мимо: за исключением башни, в Пизе нет ничего обязательного – вот что важно.
Да и башня, как выясняется, не то, куда точно следует стремиться.
Игра в диахронию
Подобно другим кафедральным соборам, пизанская церковь Успения Пресвятой Девы Марии оказывается палимпсестом развития города, начиная с родовой травмы основания храма, сукцессивной картой его естественного роста111. Когда из внешнего простора заходишь в его внутренний, тщательно организованный простор, первым делом упираешься вниманием в полосатые арки по краям центрального нефа. Чередование темных и светлых мраморов встречалось неоднократно (Дуомо Сиены точно так же расчерчен), но фоном здесь сквозит какая-то неправильность. Точнее, нестандартность. В том числе и устройства геометрии, как бы вставшей слегка на цыпочки и подчеркнутой верхними, уже под самым карнизом, «источниками света» – узкими окнами. Они дают дополнительную резкость и контраст всему остальному объему, будто бы возвышающемуся над боковыми проходами.
Строительных приступов было два. Сначала церковь имела в основе греческий крест. Когда Бушето начинал ее в 1063-м, еще до всех Крестовых походов, она и называлась иначе – Санта-Мария Маджоре, и рассказывала, во-первых, о соперничестве с Венецией, другой успешной морской республикой, а во-вторых, о победах над мусульманами в Сицилии.
Ведь именно трофеи, собранные на юге, помогли построить и украсить Санта-Мария-Ассунта, оформление которой отсылает к устройству величайших мечетей в обобщенно восточном стиле, дающем ощущение совершенно иного неба под потолком. Нечто подобное было со мной в стамбульской Святой Софии, где христианство прорастает сквозь магометанство, чтобы смешаться с ним в терпкий микст головокружительной византийщины.
Когда я писал про сиенский собор как про «лес прекрасный», то имел в виду схожее ритмическое ощущение (достигаемое, правда, другими архитектурными способами) от рядов колонн, начинающих щуриться из-за потоков верхнего света и словно бы подтаивающих где-то там, под потолком, в потоках вечернего цвета.
В Пизе византийщина окультурена и слегка стилизована, видимо, для того, чтобы экспроприированные строительные материалы и ценности органически растворились в общем католическом поле. Тем более что храм горел, его многократно перекраивали, и в 1595-м Райнальдо вытянул в длину центральный неф, обратив греческий крест в латинский.
Эта двусоставность местного Дуомо (его двойное назначение, позволяющее устраивать музей в действующем соборе, месте архиепископа Пизы, – расписание служб можно посмотреть на официальном музейном сайте Кампо деи Мираколи), его неокончательность, раздвинутая в чудную пизанскую «нутрь», чувствуется, кажется, на бессознательном уровне. Столь разнородные импульсы получают органы чувств, подгоняющие странника в поисках сути или «сакрального центра» по всем проходам, украшенным картинами, закуткам капелл и особенно по длинному трансепту со своей какой-то отдельной логикой.
Но в реальности-то без спешки не обойтись – туриста будут окружать и подгонять другие люди, раз уж все поставлено на поток, логистика выверена, «лишнее перекрыто», всюду сотрудники с пустыми глазами и туристы под стать сотрудникам. Все это кружит круг за кругом, этаж за этажом, – и раздражает.
Именно из-за фонового, неосознаваемого, «на ногах переносимого» раздражения (а не потому, что жаба душит: на себе не экономят ни в поездках, ни тем более в «обычной жизни») я решил миновать опыт башни. В ЖЖ у меня есть френд Алексей Лебедев, автор замечательного дневника «В основном Италия», которым я постоянно пользуюсь, – так вот Алексей принципиально не посещает и тем более не описывает самые раскрученные и заезженные туристические точки. О них всегда найдется кому рассказать.
***
Для того чтобы восстановиться, сюда нужно прийти ночью, когда орды мне подобных спят в отелях или пьют вино. Тогда Площадь чудес вновь обретает отчасти первородную логику, проступающую сквозь многочисленные перепланировки и украшательства. Когда газон превращается в игральный стол, по которому рассыпаны чудесные архитектурные шедевры, до сих пор не лишенные мистического налета, хотя и продолжающие ускользать от нас в своем беспробудном сне – единственной защите от непрерывного круглогодичного и кругосветного торжища.
Кстати, о деньгах. Вход в Дуомо бесплатный, но туда все равно надо брать билет. Один объект стоит пять евро, два объекта – семь, три – восемь. Подъем на Падающую башню, ограниченный сеансами, стоит 18 евро. Пресс-карта не действует. Я взял Кампосанто, о котором давно мечтал, музей синопий и, до кучи, баптистерий (Музей Дуомо закрыт на реконструкцию). Кампосанто
Все знают про землю с Голгофы, которую крестоносцы приволокли со Святой Земли в Пизу, но главное в Кампосанто не земля (ее почти нигде не видно, а там, где она есть, – закрытый газон) и даже не стены, на которых когда-то были выдающиеся фрески, разрушенные войной, но общая атмосфера запустения и
