Джозеф Антон. Мемуары - Ахмед Салман Рушди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инициатива Афрасиаби не удалась. Гарвардский специалист прислал письмо с новым списком требований. Публикацию надо отложить на двенадцать – пятнадцать месяцев, и “пусть Рушди просто-напросто сделает первый шаг и выступит с заявлением; что он теряет?”. Эндрю, кроме того, сказал об Афрасиаби: “Боюсь, он хочет опубликовать свой роман и ищет агента”. Неделю спустя представитель Ирана в ООН Камаль Харрази сообщил Майку Уоллесу: “Сейчас неподходящее время для этой инициативы”. Еще один закулисный канал закрылся.
У него произошла новая встреча с послом Басби, вместе с которым на этот раз был Билл Бейкер из ФБР. Они попросили его отложить поездку в Соединенные Штаты еще на несколько месяцев; говорили, однако, сердечным, сочувственным тоном. Басби высказал полезное соображение насчет усилий Афрасиаби. “Возможно, – сказал он, – их не устроила личность посредника”.
На одиннадцатый день рождения он подарил Зафару электрогитару и провел с ним на Хермитидж-лейн часть дня, слушая и записывая его игру. Просто еще один обычный день с самым важным человеком в его жизни.
Косима нашла большой отдельно стоящий дом в Уимблдоне, гораздо более уютный, чем на Хермитидж-лейн: вместительное трехэтажное кирпичное строение с восьмиугольной башенкой на южной стороне. Полицейские осмотрели его и одобрили. Дом на Хермитидж-лейн был ужасен, но все-таки обеспечил ему семь месяцев стабильности. А теперь опять пришло время переезжать.
Договор на “Гаруна и Море Историй” не был подписан издателем. Чтобы узнать почему, Эндрю отправился встречаться с Сонни Мехтой и Альберто Витале. Перед встречей Сонни сказал Эндрю: “Не думаю, что тут есть проблема”, так что проблема, ясное дело, была. Когда они встретились, Витале сказал, что не хотел подписывать договор “по страховым причинам”. Издательство вело переговоры о покупке здания, где оно размещалось, и книга могла вызвать трудности в отношениях со страховой компанией. Две трети согласованного аванса оно готово было заплатить сразу, чтобы закрепить за собой “возможность публикации”, а остальную треть – после того, как автор обсудит с Сонни “редакторские замечания” “Автор пусть подпишет, – сказал Витале, – но мы подождем”. Эндрю позвонил ему и сообщил новость. “Нет! – возмутился он. – Аннулируй сделку и скажи им, что я подам на них в суд за нарушение договора. Я лучше откажусь от публикации, чем позволю себя унижать”. Позднее в тот же день Эндрю еще раз встретился с Витале и Сонни, и они сдались. Хорошо, сказали они, мы подпишем. У него во рту остался горький привкус, но было ощущение, что выигран хотя бы раунд.
В день, когда ему исполнилось сорок три года, Гиллон привез ему договор на подпись. Там был пункт о конфиденциальности. Он не имел права никому рассказывать о сделке вплоть до даты, которую еще предстояло согласовать с “Рэндом хаус”. Пункт, безусловно, выглядел подозрительным. Он подписал договор. Подозрения оправдались почти сразу. Сонни Мехта отказался публиковать “Гаруна”, пока книга не будет переписана согласно его указаниям.
Он был знаком с Сонни Мехтой десять лет – с тех пор, как Сонни выпустил в лондонском издательстве “Пикадор букс” британское издание “Детей полуночи” в мягкой обложке. Все это время он считал Сонни своим другом, невзирая на его знаменитую сдержанность, которая препятствовала сближению. Сонни был скуп на слова и еще скупее на телефонные звонки – знай себе загадочно улыбался, выставляя вперед козлиную бородку и отдавая все разговоры и светское общение на откуп своей жене Гите, женщине яркой; но он отличался вкусом, честностью, глубокой преданностью своим авторам и элегантностью (высококачественные блейзеры с узкими джинсами). Однако в истории с “Гаруном” он повел себя как совершенно другой человек. 26 июня 19go года он позвонил Эндрю и потребовал, чтобы было изменено место действия книги. “Долина К”, сказал он, это явно Кашмир, а Кашмир – район чрезвычайно спорный, из-за него велись войны, в нем активно действуют исламские джихадисты; ясное дело, это надо убрать. Может быть, предложил он, перенести действие в Монголию? Иначе “повсюду будут трупы” и “Салману будет еще хуже, чем сейчас”. “Гарун”, уверял он Эндрю, вещь еще более опасная и провокационная, чем “Шайтанские аяты”.
Он попробовал посмотреть на свою сказку через это кривое стекло. Но ведь даже при таком искаженном взгляде книгу можно воспринимать только как “прокашмирскую” – разве не так? Есть, однако, в ней “мистер Ное” – сатирический портрет индийского политика: может быть, Сонни, происходящему из семьи высокопоставленного дипломата, женатому на дочери главного министра штата Орисса и вращающемуся среди политической элиты Дели, на самом деле не понравился этот персонаж? И если Сонни так испугался детской книжки, что будет, если когда-нибудь он напишет и предложит ему взрослый роман?
Дальше – хуже. План Сонни состоял в том, чтобы провести всю подготовительную работу, скрывая подлинное имя автора. На секретности настаивал Альберто Витале, выдвигая причудливый довод: одной из организаций, снимавших помещения у “Рэндом хаус”, было норвежское консульство, и заранее объявить о публикации романа Рушди значило, по его мнению, подвергнуть норвежцев опасности. Предложили поэтому использовать вымышленное имя и заменить его настоящим в последнюю минуту перед отправкой книги в печать. Это было ужасно. Выглядело как поведение испуганных людей – да таковым оно и было, – и, когда в прессу просочилось бы – а просочилось бы почти наверняка, – что “Рэндом хаус” боится назвать имя автора новой книги, книга приобрела бы “скандальный” характер еще до того, как ее кто-либо смог бы прочесть, и противники автора восприняли бы это как недвусмысленное приглашение к новым атакам.
В обоснование своего беспокойства Сонни прислал в офис Эндрю вырезки о Кашмире из индийских журналов и газет. В “Гаруне” имелись персонажи по имени Батт[114] – а ведь недавно в Кашмире повесили некоего Батта, “о чем Салман наверняка должен был знать”. Итак, “Батт”, девичья фамилия его матери и вообще самая распространенная в Кашмире в разном написании – “Батт” или “Бхатт” – фамилия, в “Гаруне” не принадлежащая никакому повешенному, а превращенная в имя добродушного водителя почтовой кареты, а затем в имя гигантского механического удода, несет в себе опасный политический заряд? Это было нелепо, но Сонни был настроен абсолютно серьезно. Эндрю заметил ему, что
