Джозеф Антон. Мемуары - Ахмед Салман Рушди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зафар уезжал на целых три недели. Сначала в детский лагерь с двумя школьным друзьями, а затем Кларисса с Лиз Колдер, Луисом Баумом и сыном Луиса Саймоном везла его во Францию. В отсутствие сына ему пришлось иметь дело с пакистанскими партизанами.
Пакистанский фильм International Gorillay (“Международные партизаны”), выпущенный продюсером Сайджадом Галом, рассказывал о группе местных героев – из тех, кого позднее назвали бы джихадистами или террористами, – поклявшихся найти и убить писателя по имени Салман Рушди. Сюжет картины в основном был построен на поисках этого самого “Рушди”, а его смерть была тем счастливым финалом, каким авторы сочли нужным завершить фильм.
“Рушди” был изображен пьяницей, постоянно прикладывающимся к бутылке, и садистом. Его жилище, очень похожее на дворец, располагалось на острове, очень похожем на филиппинский (у всех романистов конечно же имеются такие вторые дома), охранял его отряд, очень похожий на подразделение израильской армии (видимо, Израиль предоставляет такую услугу всем романистам), и он замышлял совершить в Пакистане переворот дьявольским способом: пооткрывать повсюду в этой чистой и добродетельной стране дискотеки и игровые залы – коварнейшая идея, за которую, как, вероятно, сказал бы британский мусульманский “лидер” Икбал Сакрани, смерть – слишком легкое наказание. Одевался “Рушди” исключительно в костюмы “сафари” отвратительного цвета – пунцовые, красноватолиловые, светло-вишневые, – и камера, когда этот мерзкий персонаж в нее попадал, неизменно показывала вначале его ступни, затем медленно, зловеще поднималась к лицу. Так что костюмы “сафари” занимали массу экранного времени, и, когда он смотрел видеозапись фильма, безвкусица в одежде мучила его невероятно. С другой стороны, он испытал странноватое удовлетворение, прочитав про одно из последствий популярности фильма в Пакистане: актера, сыгравшего “Рушди”, публика так возненавидела, что ему пришлось скрываться.
В какой-то момент фильма одного из international gorillay израильтяне ловят и привязывают к дереву в саду при дворце “Рушди” на Филиппинах, так что злодей может издеваться над ним как хочет. Осушив бутылку спиртного, исхлестав бедного террориста кнутом, использовав его юное тело, чтобы удовлетворить свою грязную потребность в насилии, он передает невинного потенциального убийцу израильским солдатам и произносит единственную по-настоящему смешную фразу на весь фильм. “Увести его, – приказывает он, – и всю ночь читать ему “Шайтанские аяты”!” И воля бедняги, разумеется, сломлена. “Нет, что угодно, только не это…” – бормочет он, когда его уводят.
В конце фильма “Рушди” расстается-таки с жизнью – его убивают даже не international gorillay — его убивает само Слово: мерзавца поражают молнии из трех больших Коранов, висящих в небе у него над головой. Персонально испепелен Книгой Книг. В этом есть некое величие.
22 июля 1990 года Британское бюро классификации кинофильмов отказалось сертифицировать International Gorillay на том довольно очевидном основании, что фильм содержит клевету (и из опасений, что, если фильм выйдет в прокат и реальный Рушди подаст в суд за дискредитацию, ББКК может быть обвинено в соучастии в клевете и присуждено к возмещению убытка). Это поставило реального Рушди в довольно затруднительное положение. Сражаясь за свободу слова, он, выходит, прячется под крылом у цензуры? С другой стороны – уж очень поганый был фильм. В конце концов он написал в ББКК письмо, где официально отказался от права на юридическую защиту своего доброго имени и заверил бюро, что не будет подавать в суд ни на авторов фильма, ни на само бюро и не желает пользоваться “сомнительной защитой цензуры”. Фильм следует показать зрителям, чтобы они убедились, какая это “лживая и беспомощная халтура”. Прямым следствием его вмешательства стало то, что 17 августа Бюро единогласно решило выпустить фильм в прокат, после чего, несмотря на все рекламные усилия продюсера, тот немедленно канул в забвение, потому что это был отвратительный фильм и, что бы ни думал его потенциальный зритель о “Рушди” или даже о Рушди, он не был настолько глуп, чтобы тратить деньги на эту дрянь.
Это был для него предметный урок свободы слова: ничего не надо, как говорится в фильмах о Шреке, “держать в себе”, самые скверные, самые предосудительные высказывания все равно пусть лучше звучат, чем заметаются под ковер, лучше их публично опровергать, а то и осмеивать, чем дарить им романтический ореол табу, и люди в массе своей, как правило, в состоянии понять, что хорошо, а что дурно. Будь картина International Gorillay запрещена, она стала бы последним писком видеомоды, и в гостиных Брадфорда и Уайтчепела молодые мусульмане собирались бы за задернутыми шторами, чтобы насладиться испепелением богоотступника. Выставленный же на свет, отданный на суд рынка, фильм скукожился, как вампир под лучами солнца, и ушел в небытие.
События в большом мире отдавались эхом в его уимблдонской цитадели. 2 августа 1990 года Саддам Хусейн вторгся в Кувейт, назревала война с Ираком, и британское министерство иностранных дел бросилось налаживать отношения с Ираном. Британские и американские военные стремительно наращивали ударные группировки. Вдруг все, как с британской, так и с иранской стороны, перестали упоминать о “деле Рушди”, и Фрэнсис Д’Соуса, позвонив ему, сказала, что очень озабочена тем, как бы на него не “махнули рукой”. Он позвонил Майклу Футу, и тот пообещал разузнать, что и как. На следующий день Майкл сказал, что его “успокоили”, но тон его не был успокаивающим. Данкан Слейтер, “его человек” в министерстве иностранных дел и по делам Содружества, попросил его написать еще одно “умиротворяющее заявление”, чтобы оно лежало в министерстве и было пущено в ход, “когда это будет сочтено наиболее полезным” Трудно понять, сказал он, “что Иран сейчас выкинет” Иранцы могут использовать международный кризис как предлог для того, чтобы “полюбовно решить проблемы” с Великобританией, – а могут посчитать, что сумеют добиться улучшения отношений и без уступок.
В публичной библиотеке в Рочдейле, графство Ланкашир, была взорвана зажигательная бомба.
Лиз Колдер, уезжая во Францию с Клариссой и Зафаром, позволила ему в ее отсутствие пользоваться ее квартирой для встреч с американским журналистом и некоторыми друзьями. Она сказала, что в квартиру, чтобы кормить попугая Джуджу, иногда будет заходить ее сослуживица Элизабет Уэст,
