Умные парни (сборник) - Сергей Лесков

«Денег на настоящую моцилу на заводе не заработаешь, – рассуждает рабочий Данила Захаров по прозвищу Дранкель, которое он получил в среде байкеров. – Глазов не Франция. Зато логику современной техники начинаешь понимать. После работы мы перевариваем старые мотоциклы, делаем их мощнее. Думаю, наши моцилы ревут сильнее, чем термоядерный реактор во Франции. Кроме того, я студент, а в этом цехе – как в университете».

Центральная фигура на производстве – начальник цеха Денис Анищук, внешностью совершеннейший голливудский актер. В Глазов он приехал из благоустроенного и насиженного Екатеринбурга, чтобы самому пробиться в жизни и встать на ноги. «Молодая жена, как декабристка, – с гордостью поведал Денис, – поехала в глушь, но теперь какая же это глушь?» Денису всего 31, но он дотошный начальник: каждого из двухсот рабочих лично отбирал после долгого собеседования. «Главное – желание осваивать новую технику и постоянно учиться на производстве», – раскрыл он свое менеджерское ноу-хау.

Абсолютно неведомо, как сложится судьба начальника уникального цеха, но важный чин из Москвы негромко сообщил: во всех главках и ведомствах, когда речь заходит о сверхпроводниках, как заклинание повторяют фамилию Анищук.

Удмурты – самый рыжий в мире народ. Процент рыжеволосых у удмуртов выше, чем у ирландцев. Тем не менее, именно в городе Глазов, расположенном в Удмуртии, нашлись веские доказательства того, что мы все-таки не рыжие и умеем делать вещи, которые никому в мире сделать не удается. Это большое и несомненное достижение, несколько более важное, чем начатая по почину городской администрации Глазова и победно завершившаяся борьба со сквернословием, в ходе которой неожиданно выяснилось, что сквернословие тесно связано с пьянством.

На обратном пути никто из пассажиров не читал газету «За решеткой». В купе ехали побитого вида предприниматели, которых сразил кризис, и, шипя друг на друга, спорили, кому расплатиться за чай. Читали они юридический справочник и обреченно искали логику в российских законах. Ночью они не храпели, а тихо и робко посапывали. Это было омерзительно и пошло. Накатывала ностальгия о мощном народном храпе. «Недаром Ленин и Чехов презирали интеллигенцию», – подумал я, засыпая.

Во сне увидел, как байкер Дранкель, насвистывая мотивчики из «Мимино», разъезжает на ревущей моциле с термоядерным двигателем и расплачивается за топливо фальшивыми червонцами, которые напечатал последний «красный директор»…

РАЙ НА ЛАГЕРНОЙ ПЫЛИ

Над чем бы ни работал ученый, в результате всегда получается оружие.

Главная улица в этом городе носила имя Лаврентия Берии. Потом – Ленина. Вторая по значимости улица как называлась, так и называется улицей Дзержинского. Даже небольшие руководящие должности здесь занимали офицеры НКВД. Начальником отдела рабочего снабжения был, к примеру, полковник НКВД, начальником транспортного отдела – тоже полковник, а все начальники завода были генералами. Строили город заключенные, единовременно их было 30 тысяч. После того как по улице проходила колонна зеков, в грязи оставались затоптанные письма. Никто поднимать их не решался. «Сотру в лагерную пыль» – угроза, которую руководители стройки не раз слышали от Берии. Он приезжал сюда на спецсоставе и проводил в своем вагоне персональный опрос-допрос…

Это все и сейчас работает: город, построенный зеками, центрифуги, запущенные еще при советской власти. Тут нет новых русских, нет олигархов. Практически нет новой русской политики с ее страстями. Нет казино. И даже «Макдоналдса». И иномарок тоже нет. Попав внутрь, на короткий миг задумываешься: а может, так оно и во всей стране сейчас бы работало? Побывав за колючей проволокой, понимаешь: нет, не работало бы. Ностальгическая идиллия в одном отдельно взятом городе обернулась бы провалившейся утопией в масштабах всей страны.

Слова Берии лично доводилось слышать даже интеллигентнейшему научному руководителю комбината академику Исааку Кикоину. Имя автора знаменитых учебников физики известно каждому школьнику. Узнать, что академик был создателем оружейного урана, начинки для атомной бомбы, – так же удивительно, как если узнать, что Чуковский был Циолковским.

Угроза превращения в лагерную пыль, постепенно затухая, спускалась по служебным этажам. Но не было случая, чтобы ее привели в действие. Задания обгоняли срок – Берия выполнял любые просьбы. Страх дамокловым мечом висел над начальством – остальные, как ни странно по нынешним временам, были увлечены работой. «Ощущение боевого окопа, – вспоминает академик Юрий Каган. – Чувство сопричастности большому делу. Своего рода целина. Только в науке». В гости к этим людям не мог приехать никто – даже родная мать. После режимных проверок разрешалось остаться в городе. Навсегда.

Верх-Нейвинск, войсковая часть № 15799, завод № 813, п/я А-7354, Свердловск-44, Новоуральск – так назывался этот город в разные времена. На карте он не значился никогда, нет его и сейчас. Хотя нельзя исключить, что в недалеком будущем российская карта будет состоять исключительно из закрытых городов. На фоне вымирающей провинции отсутствующий в географическом пространстве Новоуральск процветает. Средний заработок на комбинате около 10 тысяч рублей, инженер получает 16–17 тысяч. Зарплата поступает в срок, о массовых протестах здесь никогда не помышляли. Перебоев с электричеством и теплом не бывает. В хорошем состоянии стадионы, клубы и детские дома творчества, функционируют освещенная лыжная трасса и два горнолыжных спуска с подъемниками. Мясомолочный комбинат работает на новом импортном оборудовании. На больничный комплекс никто не жалуется, загруженность роддома не падает. Люди одеваются аккуратно, но безлико, словно из одного распределителя. Машины ездят медленно, московские пешеходы и то быстрее бегают. Кстати, машины только отечественные, иномарок нет и в помине. В местном Театре оперетты каждый день дают спектакли, ставят премьеры. А иногда там даже случаются аншлаги.

Одним словом, в этом городе все хорошо. Правда, жить приходится за колючей проволокой. Но к этому можно привыкнуть. «Тридцать лет назад меня привез сюда муж – я почти плакала, – вспоминает Наталья Санникова. – Теперь привыкла. Спокойно, нет страха. И я уже не завидую московским друзьям. У нас нет “Макдоналдса”, но у нас и машины не взрывают».

И кажется, что вернулось советское время. Если кто-то испытывает по нему ностальгию, надо срочно ехать в Новоуральск. Но ведь не проберешься – город за колючей проволокой…

Здесь находится Уральский электрохимический комбинат, где была сделана начинка для первой советской атомной бомбы, реакторное топливо для подлодок, для АЭС. Это самое большое в мире разделительное производство, где гексафторид урана, который привозят с других комбинатов атомного царства, доводят до нужной степени обогащения. По технологической сложности в длинной этой цепочке обогатительное производство считается наиболее изощренным.

24 сотрудника комбината стали лауреатами Ленинской премии, обладателей Государственных премий здесь под полсотни. На комбинате внедряли свои идеи корифеи науки – академики Курчатов, Соболев, Бочвар, Миллионщиков, Виноградов, Фрумкин, Тананаев, Фридляндер…

Иностранцев здесь не видели, иногородних корреспондентов тоже. Любое фотографирование за главной проходной категорически исключено. Дальше по территории – еще множество проходных, шлагбаумов и охраняемых постов. Как в сказке про Аладдина, который все дальше спускался в подземный город. Но в последнее время в Новоуральске постоянно находятся американские инженеры. «Это первое режимное послабление, – сказал начальник по режиму, загадочно улыбаясь и не мигая. – Мы помогаем загранице. И она поможет нам».

Половина урана для американских АЭС производится в России, значительная часть – в Новоуральске. Россия зарабатывает на этом каждый год почти полмиллиарда долларов. Обогащение урана в России производится центробежным методом, который, несмотря на долгие старания, не дался в руки американцам. Это один из немногих примеров, когда Россия в технологиях превзошла США. Не помогло даже то, что немецкий инженер Циппе, который работал в СССР и под честное слово о неразглашении был выпущен в ГДР, убежал на Запад. Патент в Америке взял. Пустой патент – нет производства.

Кто-то из великих говорил: правильное техническое решение должно быть обязательно красивым. Не в смысле абстрактной, радующей создателя гармонии. Эстетически красивым, приковывающим взгляд и волнующим душу, как может волновать лес или море. Для описания совершенной техники вместо высоких слов больше подходят цифры.