Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет) - Александр Гольденвейзер

Л. Н. расспрашивал Велеминского о материальном положении Шкарвана. Оно очень неважно. Душан Петрович сказал, что Шкарван недавно снова стал заниматься врачебной практикой.

Велеминский рассказывал о немецком писателе (не расслышал фамилии), уже немолодом, проповедующем христианство в очень свободном духе и в то же время являющемся представителем немецкого шовинизма, ярым врагом славян, — и о своей с ним полемической переписке по поводу такого странного совмещения.

Л. Н. интересовался количественным отношением немцев, славян и других народов в Австрии. Велеминский и Душан сообщили ему цифры.

Л. Н. спросил Велеминского о славянском съезде — чего ждут от него?

— Ничего хорошего. Вот разве только улучшения русско- польских отношений.

— Говорят, политические вопросы сняты с программы?

— Ну, это на словах, а на деле — сейчас же все перейдет на политику. Иначе быть не может. Хорошо, если б вы написали им что‑нибудь: это могло бы оказать сильное влияние.

— Ну, не думаю. Но я собираюсь написать письмо. Мне Душан Петрович целую программу дал, но я думаю, самое важное, и одно важное — это вопрос религиозный.

Велеминский рассказал о ненависти поляков к русским, не только к правительству, что естественно, но и вообще к русским. Они говорят: «Любить русского, это все равно, что любить обезьяну».

Л. Н. очень удивился и выразил сожаление по поводу этого ужасного явления.

Велеминский сказал, что какой‑то его друг писал Л. Н. по поводу притеснений в школах и насильственного преподавания на русском языке, но, вероятно, письмо пропало, так как Л. Н. не ответил.

— Вероятно, я не получил. Я бы ответил. Я на такие письма всегда почти отвечаю.

Александра Львовна была очень не в духе по поводу завтрашней поездки к Чертковым. Я собирался играть на фортепьяно, послал за ней Варвару Михайловну, но она не пришла. Л. Н. подошел ко мне и сказал, что нужно ее позвать. Варвара Михайловна слышала это и сказала ему, что она очень расстроена и не может прийти. Л. Н. вздохнул:

— Ах — ха — хах! — и сказал: — Как тяжело! — потом положил мне руку на плечо и сказал: — Ну, вы меня утешите?

Варвара Михайловна, вероятно, рассказала это Александре Львовне, потому что когда она позже вышла, то еле говорила со мной и смотрела на меня недобрыми глазами.

Когда я кончил играть, Л. Н. подошел ко мне и сказал:

— Вы говорите, что слабы. Нет, вы очень хорошо играли нынче, недаром в шахматы меня обыграли. Дюже хорошо!

Конисси привез японские песни. Я стал их просматривать. Л. Н. спросил меня о них. Я сказал, что для моего слуха это часто бессмысленный набор звуков. Л. Н. сказал:

— Представьте, я просил его, он мне переводил слова и, признаюсь, на меня произвело то же впечатление — бессмысленного набора слов. Удивительно странно!

Л. Н. спрашивал Конисси, производит ли народная европейская музыка впечатление на японцев; он сказал, что самое приятное.

Позже пришла Александра Львовна и сказала, что она не едет завтра. На это Софья Андреевна сказала, что вообще не пожар и можно отложить поездку. Л. Н. сказал Александре Львовне:

— Мы с тобой после поговорим, — а мне при прощании сказал, что поедет непременно.

12 июня. Л. Н. уехал. Александра Львовна в последнюю минуту опять перерешила и поехала с ним. Когда Л. Н. сказал, что, так как она не едет, то и писем не стоит ей поручать отвечать, а что все сделает Булгаков, она в несколько минут собралась (дело было чуть ли не за полчаса до отъезда) и поехала.

18 июня. Л. Н. все у Чертковых. Нас зовут туда, но я все нездоров и едва ли поеду.

Мы были у Софьи Андреевны, погорая рассказывала, что Л. Н. прислал ей ласковое письмо. Называет ее «моя старая жена» и пишет: «в гостях хорошо, а дома лучше».

Татьяна Львовна написала ей большое, судя по пересказу, умное письмо (очевидно, после свидания с Марией Николаевной), советуя ей бросить все дела и уехать со Л. Н. из Ясной. Софья Андреевна очень взволновалась этим письмом. Я думаю — из всех этих проектов ничего не выйдет. Единственный выход — Крым, да Софья Андреевна все твердит, что Крым погубит Л. Н.

22 июня. Л. Н. еще нет. Приедет, кажется, 24–25–го. Нынче заходил Дима и сообщил, что Владимиру Григорьевичу разрешили жить в Телятенках, пока его мать здесь. Они, кажется, все приедут сюда 27–го и останутся неопределенно долго.

25 июня. Л. Н. приехал в ночь на 24–е. Когда я нынче приехал в Ясную, Александра Львовна и Варвара Михайловна были на конюшне. Они рассказали мне, что Софья Андреевна последние дни находится в ужасном состоянии: бьется в истерике, бросается на пол, грозит самоубийством. Она ни на шаг не отходит от Л. Н. и кричит:

— Я его от Черткова отважу, я от него не отстану! Он верхом, и я за ним, он гулять, и я гулять, я к Сереже поеду и его с собой возьму.

22–го утром она в одной рубашке прибежала к Варваре Михайловне и стала кричать, что она умирает и настаивала, чтобы Варвара Михайловна от своего имени послала телеграмму Черткову. Она сама написала телеграмму с требованием немедленного приезда, кончающуюся словами: «Если не приедете — убьюсь».

Варвара Михайловна насилу отговорила ее посылать эту телеграмму. На другой день она написала еще несколько телеграмм, одна другой ужаснее, подписывая их именем Варвары Михайловны, и Варваре Михайловне с трудом удалось задержать отправку этих телеграмм.

Со дня приезда Л. Н. Софья Андреевна ходит за ним как тень. Он очень о ней беспокоится, возил ее нынче к Марии Александровне в Овсянниково.

Нынче утром Софья Андреевна стояла со склянкой опиума в руках и все твердила:

— Только один глоточек!

Опиума она не пила, а бросилась на пол. Тогда Александра Львовна сказала ей, что она, как младшая дочь, не берет на себя ответственности за все происходящее и сейчас же телеграфирует Сереже и Тане. Эти слова подействовали на Софью Андреевну: она сразу успокоилась и вообще вторую половину дня провела в лучшем состоянии.

По дороге к дому около флигеля мы встретили Софью Андреевну. Вид у нее ужасный. Ее очень жаль, так как она несомненно ненормальна. Когда мы пошли дальше, Александра Львовна сказала мне, что Л. Н. много работал у Чертковых и написал, между прочим, две небольшие художественные вещи.

Когда мы пришли наверх, Александра Львовна зашла ко Л. Н. и сказала ему о моем приезде. Л. Н. скоро вышел. Поздоровавшись, он сказал мне:

— Я вчера вас ждал. Как здоровье?

— Так себе.

— Это жаль, что так себе, а вид у вас лучше; правда, Саша?

Л. Н. сказал, что провел очень хорошо время у Чертковых.