Чёрная стая - Ольга Игоревна Сословская

— Это вряд ли, — покачал головой Вилли, — ты — кавалерия, а я — пехота. Ну, да как судьба распорядится. Я только рад буду.

— Я тоже, — Войцех обнял друга, торопившегося с поручениями фон Бюлова, — увидимся еще.

* * *

Ужин оказался скудным, зато комната, которую Войцех делил с двумя ординарцами Гнейзенау, вполне сносной. Печи в гостинице натопили, простыни и одеяла пахли свежестью, в подушке, похоже, был настоящий пух, а не комковатое перо. Впервые за долгое время Шемет разделся до исподнего, блаженно вытянулся на постели и, несмотря на все перипетии нелегкого дня, мгновенно уснул.

* * *

Небо вокруг полнилось солнечным светом, но солнца он не видел. Словно отовсюду разливалось золотистое, теплое, ласковое сияние, а холодный ветер бил в лицо, свистел в ушах, держал в крепких объятиях, не давая упасть. Не давая забыть, что это — небо, а не пустота, в которой он с легкостью парил в позабытых детских снах. Ни земли, ни солнца, ни звука, кроме песни ветра, даже тела у него не было — только бездонное небо, только безоблачная синева, только невозможное, неизведанное наяву, незамутненное счастье полета.

Из-за невесть откуда взявшегося плотного облака вылетела черная трехкрылая птица, и небо наполнилось трескучим клекотом, свистом и громом. Рука, несуществующая рука сама потянулась к… сабле? пистолету? Не так уж важно. Ярость ослепила его, из горла вырвался рык, и он рухнул на невидимую землю, захлебываясь горькой слюной и затхлой кровью. В черном небе проступили звезды.

* * *

За окном бушевал дождь, звезды спрятались в густых облаках, смывающих с Лейпцигских улиц кровь и мусор вчерашней битвы. Во рту стоял металлический привкус, лоб покрылся испариной, но ярость понемногу отступила и счастье полета вдруг вернулось к нему наяву.

— Хочу летать, — полусонно пробормотал Войцех, повернулся на другой бок и заснул до утра без сновидений.

* * *

К Блюхеру Войцех пробился без особого труда. Новоиспеченный фельдмаршал занимал отдельный, но весьма скромный номер, наотрез отказавшись поселиться в апартаментах, откуда только вчера утром выехал Наполеон, и потребовав разместить в просторных комнатах легкораненых офицеров, не нуждающихся в уходе сиделок. Командующий Силезской армией сидел в жестком кресле с деревянными подлокотниками, яростно курил короткую трубку, которой жестикулировал, вынимая изо рта, чтобы выпустить дым и очередную гневную тираду, обращенную к стоявшему перед ним Гнейзенау.

— Врага должно преследовать до последнего вздоха! До последнего коня! Ни часу роздыху! А у этих стратегов войска по площадям маршируют, под оркестр. Доннерветтер! Миллион доннерветтер!

— Нет в жизни большего удовлетворения, чем поквитаться с обнаглевшим противником, — кивнул Гнейзенау, — через два часа войска будут готовы к выступлению. Даст Бог, догоним.

— Пусть дает, — проворчал Блюхер и повернулся к стоящему в дверях Войцеху.

К Бюлову фельдмаршал отпустил его без возражений, но и без радости.

— Принес мне удачу твой мундир, лейтенант, — отечески улыбнулся Блюхер, — но неволить не буду. Благодарю за службу, и не прощаюсь. Может, еще сведет война. Ты не стой, не стой. Присядь на дорожку, покури со стариком. Я видел, ты трубкой дымил. Табаком угощайся.

— Потерял я трубку при штурме, — смутился Войцех, — а новой еще не обзавелся.

— Новую обкуривать надо, — со знанием дела заметил Блюхер, — пока еще вкус появится.

Он докурил, выбил трубку, снова набил, привычно уминая табак желтоватым пальцем, и протянул Шемету.

— На вот, возьми. На добрую память. Славный ты малый, лейтенант.

— Но дурак, — не задумываясь, выпалил Шемет.

— Это с чего вдруг? — усмехнулся Блюхер.

— Это мне недавно один французский генерал сказал, — смутившись, ответил Войцех, — но я исправлюсь, слово офицера.

— Верю, — улыбнулся Блюхер, — ну, ступай. Война не ждет ни лейтенанта, ни фельдмаршала.

— Спасибо, — Войцех молодецки звякнул шпорами и вышел из номера.

Париж

Как Блюхер ни рвался по следам уходящего неприятеля, чтобы окончательно разгромить французов, остановившись только в Париже, Наполеону удалось увести за Рейн шестьдесят тысяч солдат из более чем трехсоттысячной армии, с которой он начинал кампанию 1813 года. Даже поддержка русского царя не помогла фельдмаршалу настоять на своем, Меттерних, опасаясь усиления Пруссии, противодействовал этим планам, Шварценберг ссылался на расстройство войск и необходимость наладить снабжение, правители Рейнского Союза, все как один отложившиеся от французского покровителя, внести свой вклад в дело объединения Германии не спешили, предпочитая вступать в закулисные сделки с австрийским двором. Даже сам король Пруссии, опасавшийся вторжения во Францию, более прислушивался к голосам кружка генерала Кнезебека, считавшего низложение Наполеона «романтической идеей сумасбродов Блюхеровой Главной квартиры».

С конца октября союзные армии застряли на Рейне, дипломаты и царедворцы оттеснили военных, Наполеону были предложены условия мирного договора, тяжелые, но почетные. Во Франкфурт потянулись обозы с обмундированием и оружием, продовольствием и боеприпасами. Мира ждали, но готовились к войне. Ответ Наполеона, ослепленного верой в «свою звезду», не оставил сомнения, что император французов мира не желает, но пытается затянуть время, чтобы вооружить новую армию.

На нижней Эльбе и Одере, война, впрочем, не останавливалась. К Рождеству войска Северной армии не только заперли маршала Даву в Гамбурге, но разгромили датчан и освободили от неприятеля весь север Нидерландов, где поднялось народное восстание против наполеоновского владычества. Кронпринц Бернадот подписал с датчанами весьма выгодный Кильский договор, присоединив, наконец, к Швеции Норвежское королевство, а в Амстердам был вызван из Лондона принц Оранский, чтобы принять на себя управление независимой Голландией. Датчане даже обязались выставить против Бонапарта десять тысяч солдат. Разумеется, за английские деньги.

К концу декабря корпус Бюлова, в составе которого теперь находился фрайкор подполковника фон Лютцова, подступил к границам Бельгии, занятой сильной группировкой французских войск под командованием Макдональда, и остановился, довольствуясь «малой войной». Часы словно замерли, отсчитывая последние дни сурового 1813 года.

В новогоднюю ночь, морозную и ясную, года войска генерал-фельдмаршала Блюхера перешли Рейн на маленьких суденышках, отгоняя веслами теснящиеся в потоке льдины. Война, приостановившаяся на время, разгорелась с новой силой.

* * *

Богемскую армию переименовали в Главную, но командовал ей все тот же Шварценберг, более прислушивающийся к рекомендациям Меттерниха и императора Франца, чем к здравому смыслу и горячим призывам Блюхера не останавливаться до самого Парижа. Зимняя кампания застала Наполеона врасплох, против двухсоттысячной армии союзников он мог выставить всего семьдесят тысяч солдат. Еще сто семьдесят тысяч спешно призванных резервистов, по большей части безусых юнцов, едва достигших шестнадцати лет, обучались в лагерях. Но Бонапарт надеялся на разногласия в