Исландская карта. Русский аркан - Александр Громов

— Зря пришли, — послышался голос графа, и Нил весь обратился в слух. — Денег в судовой кассе почти нет. Все истрачено. Раздаем остатки. Вы видели, сколько тех остатков.

— Мы видели то, что вам было угодно нам показать, ваше высокоблагородие, — косясь на револьвер и, как всегда, ухмыляясь, молвил Аверьянов. — Вы показали гроши, какие выдавали на руки, а судовой кассы мы в глаза не видели. А ведь мы за нее кровь проливали, верно, братва?

Матросы одобрительно загудели.

— Да ну? — изумился граф. — А я-то думал, что на Шпицбергене мы вместе дрались за свободу, а вовсе не за деньги. Нет?

— Одно другому не помеха. Деньги надо поделить поровну. И я так считаю, и вот братва тоже. Вы уж лучше не мешайте нам, вашескородие…

— Денег хотите? Во Владивостоке вас ждут призовые деньги за судно плюс жалованье. Чем вы недовольны?

— Мы хотим получить деньги сейчас, — прогудел раньше Аверьянова дюжий матрос.

— На пропой или на мировую революцию?

— Это уж наше дело, — отрезал Аверьянов. — Мы хотим, чтоб по справедливости. Всем поровну. Даже вам дадим долю. И Кривцову. А то братва обижается. Не доводите уж нас до греха, ступайте себе подобру-поздорову…

— Еще раз говорю вам: денег почти нет. — Голос Лопухина оставался спокойным. — Даю в том честное слово.

— А если мы хотим проверить? Будете стрелять?

Нил напрягся. Граф, словно у него были глаза на затылке, повторил свободной рукой жест: спрячься, мол.

Нил не послушался — это было выше его сил.

— Буду. — Голос графа прозвучал ровно, но так, что мороз продрал по коже.

— А не боитесь стрелять в матросов, ваше высокоблагородие? Что с вами тогда сделает братва, ась?

— А быть может, не со мною, а с вами?

Повисла тишина. Нил слышал только тяжелое дыхание матросов и понимал: барин одолевает их, одолевает! Он тверже камня. И матросы понимают: он действительно выстрелит, если на него набросятся. Первую пулю, наверное, пустит в потолок, но потом… Может опоздать, если на него насядут все разом! Тут будет самое время выскочить в коридор и кинуться им под ноги…

— Пошли отсюдова, — со злостью и обидой сказал вдруг один из матросов. — Все ясно.

Нил понял, что обошлось. Теперь уже ничего не будет. И точно — первым повернулся и затопал по коридору Аверьянов, остальные — следом.

Нил ощупью стал искать спички — затеплить лампу. Сейчас войдет барин и попеняет за непослушание, а главное, за праздность. Лучше уж заняться чистописанием, будь оно неладно…

Утром недосчитались еще пятерых, зато вернулся один матрос из позавчерашних отпускников. Принеся повинную, вздыхал: черт попутал да вино… Выиграл в кабаке деньги у одного голландца да все их спустил. Очнулся в канаве. Где остальные? Не видал, ваше благородие, вот крест святой, не видал…

— Будем отпускать остальных? — на всякий случай спросил графа Кривцов.

— Непременно, — отозвался Лопухин. — Разве у нас есть другие варианты? Завтра уходим, сегодня у них последняя возможность погулять. Откажем в увольнении — спустятся ночью по якорцепи и доберутся до берега вплавь. Чего доброго, акула кого-нибудь сожрет. Или хуже того — взбунтуются.

— Не все назад воротятся…

— Значит, так тому и быть.

Будто бы и не было ночного инцидента. С последней партией съехал на берег и боцман Аверьянов. Оставшиеся на борту лениво доканчивали приборку после завершившейся погрузки. Палубный настил накалился, как сковородка, матросы то и дело поливали его водой. Окатывали и друг друга, фыркая по-тюленьи и отряхиваясь.

Кусима смастерил удочку и часа через два терпеливого ужения достал из нечистой портовой воды никому не известную рыбину калибром с селедку. Сейчас же почистил добычу на камбузе, порезал тоненько и принялся уплетать за обе щеки, ловко орудуя двумя выстроганными палочками. Рыбу он макал в плошку с черной бурдой собственного приготовления, смешенной частью из купленных в городе приправ, а частью из перетертых в кашицу растений неопознанной породы. Вид у японца был блаженный.

— Жрет и не подавится, — доложил графу Нил, брезгливо морщась. — Ой, то есть я хотел сказать: ест…

— Азият! — сплюнул за борт насупленный Еропка, еще не забывший своего опыта по отбеливанию желтокожего.

— Это сасими, — пояснил слуге Лопухин. — Японское лакомство. Сырая рыба под соусом. Можно есть просто с солью и лимоном, вкусно и питательно. Само собой разумеется, рыба должна быть свежайшей и без паразитов. В Японии нам придется и не такое есть, японцы не одним рисом сыты. Кухня у них богатая…

— И все сырое? — в ужасе округлил глаза Еропка.

— Не все, но многое. Привыкай. Ступай-ка посмотри, как японец ест. Для начала просто посмотри и не плюй, не тебя ведь кормят. Постепенно привыкнешь, сам такой пищи запросишь.

— Да я лучше под поезд лягу…

— Запросишь, говорю. В Японии нам так и так придется питаться не только нашими припасами.

— Не жалеете вы верного слугу, барин, грех вам. — И Еропка отошел с обидой.

К удивлению Нила, словесной пикировки, от которой барин и слуга обычно получали большое удовольствие, не произошло. Граф казался задумчивым. Стоя у фальшборта, не обращал внимания на пекло, много курил — на сей раз голландские папиросы, а не ужасное исландское зелье, — и нетерпеливо барабанил пальцами по планширю. «Не терпится в море выйти», — думал Нил и был прав.

Если бы он знал, какие мысли одолевают графа, то ужаснулся бы: как можно подлогу такое выдерживать? Мчаться вдогонку «Победославу», кляня весь свет за любую задержку, надеяться на лучшее и не знать, жив ли еще наследник российского престола… Три дня назад он был жив и здоров, если не считать того, что в стельку пьян, но о чем это говорит? Пока еще ровно не о чем, кроме того, что второй агент на борту корвета еще не осуществил свое намерение… Но в том, что второй агент существует, у Лопухина не осталось никаких сомнений. Логика — вещь упрямая. Мелкие факты и умозаключения, подобно кусочкам смальты, складываются в мозаичную картину… и разве кто-нибудь обещал, что картина будет приятной?

Вопрос: кто? КТО?!

Вновь и вновь Лопухин перебирал в уме офицеров «Победослава» — и не мог дать ответ. В мозаике не хватало одного, может быть, двух кусочков смальты.

На рассвете Кривцов постучал в каюту Лопухина.

— Входите, я не сплю.

— Я тоже. — Командир «Св. Екатерины» был мрачен. — Из тех семнадцати, что мы отпустили на берег, вернулись пятеро. Матрос Потапов рассказал, что боцман Аверьянов со товарищи не собирается возвращаться и просил передать кое-что по вашему адресу. Ничего существенного, одна матерщина. По-видимому, они желают здесь остаться. Отчасти я их понимаю: место райское, особенно после пиратской каторги…

— Кто бы их не понял? — Против всякого ожидания, Лопухин не выглядел рассерженным. — Скатертью дорога. Со временем начнут тосковать по России, и кто-нибудь как-нибудь найдет способ вернуться домой… а некоторые останутся. Было бы их побольше — глядишь, возникла бы русская колония на каком-нибудь из здешних островков…

— У нас мало людей, — хмуро констатировал Кривцов.

— Сколько?

— Было пятьдесят пять, включая вас, меня, вашего слугу, юнгу и японца. Теперь тридцать пять, если только кто-нибудь не удрал нынче ночью. На три вахты людей не хватит, разве что ввести английскую вахтенную систему…

— Это как?

— Попеременно большая вахта и малая. Большая — восемь часов. Малая — четыре, как у нас и везде, кроме британского флота. Тогда справимся. Но будет тяжко.

— Ничего, люди немного отдохнули. Так и делайте. Погрузка полностью закончена? Вы говорили что-то о свежих фруктах. У нескольких матросов признаки цинги.

— Фруктов в избытке, пресной воды до Японии хватит, угольные ямы полны. Вот люди… может быть, подождем еще?

— И сколько же вы намерены ждать, пока им надоест этот тропический рай? Неделю? Месяц?

— Хотя бы до полудня…

— Так и быть, ждем еще час и ни минутой больше, — отрезал Лопухин. — Прикажите развести пары.

Солнце еще не показалось из-за гор, когда загремела якорная цепь, наматываемая на кабестан. Помогая машине, «Святая Екатерина» оделась парусами и, пользуясь последними дуновениями ночного бриза, направила свой бег к выходу из гавани. Вскоре океанская волна ударила в скулу. Баркентина качнулась, выпрямилась и под крики чаек полетела на запад, словно гончий пес, преследующий дичь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

Литерный поезд приближался к Омску.