Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет) - Александр Гольденвейзер

Софья Андреевна ушла к себе и заперлась. Александра Львовна и Варвара Михайловна легли спать. Ольга Константиновна помещалась с детьми наверху, рядом с Софьей Андреевной. Она несколько раз прислушивалась, но у Софьи Андреевны ничего не было слышно. Среди ночи принесли телеграмму о приезде Андрея Львовича. Стучали Софье Андреевне в дверь, но она не отзывалась. Часа в четыре ночи Ольга Константиновна услыхала, что Софья Андреевна ходит. Ольга Константиновна заглянула к ней в спальню; в спальне ее не оказалось; она стояла в ночной кофточке внизу лестницы у выходной двери. Ольга Константиновна окликнула ее и спросила, куда она идет. Она сказала, что никуда не идет, а хочет посмотреть, какая погода. Ольга Константиновна насилу ее уговорила вернуться в спальню, где Софья Андреевна чуть не до шести часов говорила ей ужасные вещи про Л. Н. и Черткова и предлагала читать какие‑то молодые записки Л. Н.

Софья Андреевна сказала ей, что читала их Елизавете Валериановне, и та будто бы пришла в ужас. Ольга Константиновна отказалась слушать, говоря, что относится к Л. Н. как к отцу и не считает себя вправе этого слушать. Ольга Константиновна говорит, что Софья Андреевна рассказывает про Л. Н. такие вещи, которых она никак не может повторить.

Наконец, когда Софья Андреевна стала дремать сидя, Ольга Константиновна вышла от нее. Около восьми часов она разбудила Александру Львовну и Варвару Михайловну. (От Александры Львовны удалось скрыть с вечера волнение Софьи Андреевны). Александра Львовна наскоро оделась и поспешила к отцу.

Софья Андреевна опять стада приставать к Л. Н. со вчерашним разговором; потом повторила ему те гадости, которые она говорила об нем Ольге Константиновне.

Софья Андреевна объявила, что уезжает, что ее из дому выжил муж и оплевала дочь и т. п. Она собралась, благословила детей Ольги Константиновны, просила прощения у Александры Львовны и уехала на тех лошадях, которых посылали за Андреем Львовичем в Тулу.

Уезжая, она спохватилась, что что‑то забыла, побежала к себе и вернулась, держа в руке склянку с опиумом, со словами: «Вот мое спасение!» Софья Андреевна захватила также с собою «револьвер пугач», совершенно уже неизвестно для какой цели.

Лев Львович во время этой истории продолжал спокойно лепить внизу в библиотеке, пока его не вызвали оттуда. Он хотел было ехать с Софьей Андреевной, но пока он ходил за своим пальто, она крикнула кучеру:

— Ступай! я еще здесь хозяйка! — и уехала.

Александра Львовна, а позже Ольга Константиновна стали предлагать Л. Н. немедленно уехать со скорым поездом в Кочеты, но он отказался. Он очень расстроен происшедшим, беспокоится, как бы Софья Андреевна не сделала чего‑нибудь над собой. Кроме того, у него стеснение в груди, и он очень слаб. Он сказал, что нынче все выяснится, а завтра утром они поедут.

Узнав все это от Ольги Константиновны, я пошел на минутку к Чертковым, а потом, условившись с женой, что, может быть, останусь в Ясной ночевать, так как со вчерашней ночи, почти не переставая, льет дождь, уехал в Ясную.

Я ехал под проливным дождем. Приезжаю — в передней стоят: Лев Львович, урядник и становой, приехавшие арестовать Льва Львовича или взыскать залогу пятьсот рублей (по делу о брошюре Л. Н. «Восстановление ада», изданной Львом Львовичем). Лев Львович побежал к Александре Львовне занимать у нее, но она отказала. Он спрашивал у нее, где ключи Софьи Андреевны, говоря: «Мама всё равно дала бы мне».

Александра Львовна сказала, что не знает, где ключи. Лев Львович решил послать в Петербург телеграмму, чтобы ему выслали с текущего счета по телеграфу пятьсот рублей, и те на этом успокоились.

Представители полиции уехали. Лев Львович попросил меня к себе. Я пошел. Он спросил, отчего я не в урочный час. Я сказал, что узнал про случившееся у них и поспешил приехать. Он стал говорить о том, что Л. Н. дурно обходится с Софьей Андреевной, жесток с ней, что она больна и т. п. Я сказал ему, что ее, разумеется, очень жаль, но что о том, кто прав, можно быть другого мнения, что я об этом с ним спорить не хочу, да и не к чему: это дело убеждений и совести каждого, — а что дело в том, что все страдают и что состояние это угрожает здоровью и жизни Л. Н. и опасно также для здоровья Софьи Андреевны, и что из этого положения необходимо придумать выход. Выход же, по — моему, один: уехать Л. Н. на время в Кочеты, в крайнем случае пусть и Софья Андреевна едет, только бы прервать это кошмарное пребывание в Ясной.

Лев Львович стал мне рассказывать, как он говорил отцу, что он несправедлив к матери. Я сказал ему, что он напрасно учит отца.

— Хорошо, что Андрюша приезжает, — прибавил он, — я очень этому рад.

После этого я пошел к Александре Львовне в канцелярию.

Лев Львович спросил меня:

— Куда вы?

Я сказал. Он пошел за мной. Там были Александра Львовна и Варвара Михайловна, которые писали свои записки. Александра Львовна сказала:

— Я так и знала, что вы приедете.

Пока сидел Лев Львович, разговор шел об его аресте и о разных безразличных предметах. Он посидел, посидел, потом ему, видимо, надоело, и он ушел.

Когда он ушел, Александра Львовна и Варвара Михайловна рассказали мне обо всем происшедшем то же, что я уже знал от Ольги Константиновны. Мы довольно долго беседовали, высказывая различные предположения и жалея, что не удалось убедить Л. Н. уехать. Все мы были уверены, что Софья Андреевна вернется с Андреем Львовичем обратно.

Раздался звонок. Александра Львовна побежала к Л. Н. Через некоторое время она вернулась и сказала, что Л. Н. зовет меня — что он хочет посоветоваться со мной. Она сказала мне, что Л. Н. в крайнем случае думает сказать Софье Андреевне, что он составил такую бумагу, по которой он поручает руководство изданием и выбор того, что будет печататься после его смерти, Владимиру Григорьевичу.

Александра Львовна пришла в ужас от этой мысли и просила меня постараться разубедить его.

Я вошел ко Л. Н. Он сидел в кабинете за столом у стены, в халате, и делал пасьянс. Вид у него был измученный. Я поздоровался с ним. Мы поговорили о случившемся Л. Н. спросил меня:

— Вам Саша говорила?

— Да, Л. Н.

— Ну, что вы скажете?

— Я не знаю, Л.H., имею ли я право вам советовать, но я бы ни в каком случае не делал этого.

— Почему?

— По двум причинам: во — первых, мы уже убедились, что удовлетворение какого‑нибудь требования не приводит к цели, так как сейчас же являются новые требования, и так до бесконечности. А второе — то, чего вы, Л.H., никак не можете желать: это страшно может повредить Владимиру Григорьевичу, так как еще увеличит ненависть к нему и, главное, даст для этой ненависти как будто бы реальное основание.