Дань псам - Стивен Эриксон

Ребенку трудно думать о будущем, потому что мысли о будущем обычно основаны на воспоминаниях прошлого, продолжают их или строятся на контрасте, а у ребенка воспоминаний еще мало. Мир ребенка весьма ограничен. Можно измерить его — от кончиков пальцев ног до макушки; можно потрогать вихор волос, а потом не остается ничего, кроме надежды на лучшее.

В слабом фосфорическом свете скалы Т’лан Имасс поднялся на ноги и замерл, словно забыв, как ходить. Толстые изогнутые бедра эмлавы заставляли его склоняться вперед; шары бедренных костей, вставленные во впадины таза, скрежетали при каждом движении.

Непривычное колдовство. Он примечал, как именно срастались ткани — вначале плохо, ведь кости чужие; он понял, что это скорее похоже на самообман. Ритуал оживляет грубо и прямолинейно, физические изменения происходят слишком медленно, хотя незавершенность скелета, похоже, не влияет на способность опереться на новые ноги, сделать первый косолапый шаг, затем второй.

Он подозревал, что скрежет со временем стихнет, головки бедер и впадины притрутся, хотя вряд ли он сможет ходить прямо, как прежде.

Пускай. Дев’ад Анан Тол снова подвижен. Он стоял, и поток воспоминаний охватил его темным приливом.

Назад, к тому мгновению, когда Джагутский Тиран Раэст стоял перед ним, держа в руке окровавленную палицу, а Дев’ад извивался на каменном полу с переломанными ногами.

Нет, он не падал со скалы. Иногда необходимо солгать.

Он гадал, не лежит ли еще в тайном месте выкованное им так давно оружие. Это недалеко. Еще миг — и Т’лан Имасс двинулся. Ноги скрежетали, тело раскачивалось из стороны сторону.

Нелюдское лицо Раэста исказилось негодованием. Бешенством. Рабы всегда будут рабами. Никто не смеет восставать, бросая вызов хозяину. Никто не смеет замышлять падение хозяина, никому не позволено подходить к этому так близко, как сумел Дев’ад. Да, бешенство. Преступление против законов самой природы.

«Я сломаю тебя, Имасс. Оставлю здесь, в яме вечной тьмы. Умирать. Гнить. Никто не узнает о твоих безумных дерзаниях. Всякое знание о тебе пропадет, угаснет. От тебя не останется ничего. Знай, что я хотел бы оставить тебя здесь в живых навечно — и даже такой пытки не хватило бы. В моем невольном равнодушии, Имасс, таится милость».

Он подошел к тайному месту, расселине в скале, и просунул руку. Пальцы сомкнулись на тяжелом волнистом лезвии. Дев’ад вытащил оружие.

Имассы знали камень, камень, который был водой, которая была камнем. Железо принадлежало Джагутам.

Он держал в руке меч, созданный бессчетные тысячелетия назад. Да, в форме кремня, выемки от сколотых кусочков вдоль лезвия, параллельные извивы жил, двойные желобки вдоль выступающего «позвоночника» каждой стороны. Рог рукояти окаменел — на редкость удобный и приятный вес.

Истинно, форма кремня. Однако меч сделан из железа, закаленного в святых огнях Телланна. Неподдающийся ржавчине и гниению громадный клинок имеет цвет начала ночи, глубокой сини неба, с которого ушли последние лучи утонувшего солнца. Миг рождения звезд — да, таким оттенком наделен меч.

Он прислонил его к стене и снова засунул руку в трещину, достав такой же нож или скорее кинжал. Кожаные ножны давно стали прахом, но он легко изготовит новые.

Старый тиран пропал. Значит, где-то рядом дожидается пустой трон.

Дожидается Дев’ада Анан Тола. Того, кто был калекой, но теперь не калека.

Он воздел оба клинка — кинжал в правой руке, меч в левой. Проблески начала ночи, миг рождения звезд. Железо в обличье камня, железо в обличье камня, что есть вода, а вода есть камень, а камень есть железо. Тирания Джагутов в руках Т’лан Имасса.

Боги глупы, если верят, что им известны все ходы игры. Что их правила закреплены навеки и приняты всеми, что каждая ставка учтена и отмечена, открыто сверкает на столе. Боги пролагают совершенные пути к совершенным тронам, и каждый трон представляет совершенную силу.

Боги глупы, ибо им никогда не приходит в голову: не все ходят по путям.

Глава 14

Под выцветшим щитом небесВоссел на вороном коне, весь в черномВолос седые пряди вьются из-под шлемаНе знает он, откуда появилсяЛишь видит, что попал в средину пустотыИ цель скитаний, вероятно, близкоОттенком борода его как талый снегНо льдинки глаз вовеки не растают.

Скакун недвижно замер и не дышитКак и седок — лишь ветер воет глухоКольчуги ржавой гладит чешуюНет, он не шевельнется оттогоЧто всадник слева подскакал и всадник справаИ мертвых лошадей они остановилиГлазами мертвыми спокойно смотрятКак будто он их давний командир.

Земля под ними жизни лишенаА в душах пепел служит панихидуПечалям, горестям, обидам прошлых летНо все минуло, лошади недвижны…И вправо он взглянул, и зубы сжалЕдинственного глаза взор узнав, хотя и смутноНа хмурую улыбку отвечая, вопросил:— Итак, нас ждут, капрал?

— Посчитаны, разбили лагерь на равнине.Ведь этого желали вы, сержант?Плечами он пожал и на другого поглядел:— Цвета я знаю, сэр, но вас впервые вижу.Чернобородый воин, крепок как базальт,В доспехах, что лишь силачу подвластныНаморщил лоб: — Ну что ж, тогда услышьте:Пред вами Серый Меч Брукхалиан.

Земля под троицей загрохотала мерноКак будто пробудилось чье-то сердцеИ эхо отразилось от щита небесСтальными отзвуками битвы, что грядет.— Итак, Сжигатели опять стремятся в бой.Брукхалиан сказал: — И Серые Мечи,И названный капралом. Он рожден, чтобы снова умеретьИ новым лечь мостом меж нами, славный сир.

И, лошадей бездушных развернувНаправились они на смотр туманных полчищЧтоб с боем по своим пройти следамВернуться в мир, забытое постичь —И над лугами, что от века не цвелиНад кровью, что давно впиталась в почвуИскар Джарак, по хищной птице прозван,Сидит на вороном коне,Став полководцем вновь.

Блаженство согретого солнцем пляжа на далеком островке быстро утомило людей, привыкших к лишениям и приключениям. Чем меньше остров, тем скорее приедается. Так решил Грантл, в тридцатый раз обогнув белую кромку берега и начав восхищаться следами своих ног — особенно когда они причудливым узором пересекали следы предыдущие. Он утомился, отупел, так что ему не сразу пришло в голову остановиться и обернуться, узнать, кто идет сзади.

Мастер Квел, потный и сопящий, сражался с мягким песком. Наверное, так он сражался всю свою жизнь — вымучивая шаг за шагом. Одна сторона его тела — лицо, шея, предплечье и лодыжка — обгорела (результат сна в непродуманной позе). Он уже давно брел за Грантлом, о чем можно было судить по следам, описавшим полный круг. Не разумнее ли было просто крикнуть, привлечь его внимание? Если бы Грантл на заметил чужие следы на своих собственных, они могли бы шагать целый день — один в преследовании, другой попросту двигаясь с недоступной второму скоростью.

— Всего лишь крикнуть, — сказал он, когда маг подошел ближе.

— Я не хотел, пф… привлечь ненужное, пф… внимание к нашим особам.

— Звучит как-то странно.

— Мне нужно пописать.

— Ну…

— Не могу. Вернее, могу, но время от времени. Обычно как раз тогда, когда забываюсь.

— А. Целитель мог бы…

— Да, да, знаю. Забудем. Послушай…

— Мастер Квел, — сказал Грантл, — это не лучший способ избегать ненужного внимания. Остальные сидят в тени повозки и уже давно следят за нами. По крайней мере, за мной. Братья Бревно машут руками всякий раз, когда прохожу мимо.

Оба подняли головы: действительно, Джула и Амба помахали руками.

Мастер Квел провел рукой по двуцветному, опухшему лицу. — Мне нужно сопровождение.

— Для чего? Куда?

— Назад во владения мертвых. Нет, не в карете. Только мы с тобой, Грантл. Нужно понять, что там творится. Нужно просто… э… проскользнуть. Быстро оглядеться и назад.

— И тогда?

Брови Квела взлетели: — Тогда? Ну, мы, разумеется, продолжим путь.

— Вы хотите, чтобы я сопроводил вас в Королевство Худа. В каком качестве? Телохранителя?

Маг ощетинился: — Соглашение долевого участия, тобой подписанное, предусматривает выполнение отдельных поручений по усмотрению Навигатора.

Грантл пожал плечами: — Я всего лишь гадаю, Мастер Квел, в каком качестве могу понадобиться, учитывая, что владения Худа кишат массами гнусных обезумевших трупов.